— Нас соединил Тот, кто выше папы, — сказала его молодая жена с непреклонной решительностью, какой он в ней и не подозревал. И тогда Фердинанд понял: сильнее — она.
Так они и жили в грехе и в грехе родили дочь Исабель. Только тогда, когда папой стал Сикст VI, дело Фердинанда и Изабеллы было рассмотрено вновь. И булла, делавшая их брак законным, наконец издана.
После свадьбы они месяцами жили то у Каррильо, то в других замках кастильских мятежных дворян. И, что было унизительнее всего, — за чужой счет. У них совершенно не было никаких доходов. Энрике не давал Изабелле получать подати с городов, оставленных ей в наследство отцом. Так продолжалось до 1474 года, когда Провидение вмешалось опять. Снова оно было явно на стороне Изабеллы.
После охоты в лесу под Мадридом Энрике почувствовал себя плохо и скоропостижно скончался, не успев даже ничего понять. Утром 13 декабря 1474 года его похоронили, а после полудня уже сняли траур и короновали в Сеговии нового монарха — Изабеллу, королеву Кастильи и Леона. Перед коронацией королева долго исповедовалась своему новому духовнику, приору Сеговии Томасу Торквемаде.
Аутодафе — сожжение книг инквизицией. С испанской картины XV века
Севилья. Ключ
Невысокие, с круглыми кронами апельсиновые деревья в зимней Севилье были усыпаны плодами. Их посадили еще мавры, и деревья росли везде. Даже в еврейском квартале — худерйи[174], что, словно ища защиты, прилепился к красной зубчатой цитадели Альказар.
Плоды срывались с веток, падали на булыжную мостовую и разбивались На улицах стояли лужи ароматного сока.
Небольшая кавалькада из пяти всадников выехала из высоких деревянных ворот Альказара и направилась прямо к колокольне Ла Гиралда. Выгибали крутые шеи и фыркали нервными ноздрями «арабы», мерно цокал по камням площади уверенный, словно ему принадлежал мир, вороной першерон короля. Среди всадников — отлично сидящая в седле, богато убранная медноволосая женщина. Она выглядела прекрасно, хотя и была немного бледна: ее вдруг одурманил крепкий аромат апельсинов — раньше она его не замечала, а сейчас могла поклясться, что он в этот зимний вечер — совершенно особенный.
Подступила дурнота. Изабелла старалась держать себя в руках, и ее любимец, высокий серый «араб» Эль Чико, словно чувствуя состояние хозяйки, двигался особенно осторожно. Все, кроме королевы, были вооружены. Двое мужчин, знавших о новой беременности королевы, бросали на нее беспокойные взгляды. Один был король Фердинанд, другой — ее исповедник, Томас Торквемада. Супруги мечтали о наследнике, а его вот уже восемь лет все не было, одни дочери.
Колокольня Ла Гиралда строилась когда-то маврами как минарет и, чтобы муэдзин мог быстрее добираться до ее верха, внутри вместо ступенек была устроена наклонная кирпичная дорога, достаточно широкая для всадника.
Поднявшись по ней, королева и ее спутники спешились на специальной площадке, оставили коней слугам и остановились на самом верху. Было прохладно и ветрено, но Изабелла почувствовала себя намного лучше — здесь не пахло апельсинами. Она подошла к перилам. Внизу лежала Севилья, один из самых любимых ее городов — один из первых, что присягнул на верность ей, юной тогда королеве. Зеленовато-коричневая лента Гвадалквивира, словно щедрой рукой рассыпанные пригоршни домов. Над городом поднимались дымы от очагов. Вид — чудесный, умиротворяющий. На минуту она даже забыла, зачем они здесь.
— Это как раз то, что я и желал показать вашим величествам, — раздался за спиной голос настоятеля доминиканского монастыря Алонсо де Охеды. — Вон там, позади Альказара — в основном живут converso. — Справа от Изабеллы взметнулся широкий коричневый рукав грубой шерстяной рясы, заканчивающийся грозно направленным вниз перстом.
Она видела. Она все прекрасно видела. И у нее сразу испортилось настроение. И пришла тревога, и заныло под сердцем — как всегда в минуты неясной, неосознанной опасности. Панорама Севильи более не казалась умиротворяющей.
— Теперь вы сами видите. Это — город еретиков и заговорщиков. Они только и ждут, чтобы вонзить нам в бок те длинные ножи, которыми они закалывают агнцев на свою бесовскую Пасху. Они лгут на исповеди! Они скорее пойдут за советом к раввину, чем к священнику! Они постятся на свои иудейские праздники! И вот — смотрите! — еще одно подтверждение ереси: эти «христиане» соблюдают субботу!
Действительно, над худерией, где жило большинство севильских выкрестов, поднималось намного меньше дымов, чем над другими районами Севильи.
Словно ища помощи, Изабелла взглянула на кардинала Мендосу. Тот озабоченно молчал, и ветер шевелил его выбившиеся из-под кардинальской шапки редкие седые волосы.
Она оглянулась на сурового Торквемаду. Он пристально, испытующе смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, и ей, как всегда, стало не по себе от его тяжелого, физически ощутимого взгляда. И она вспомнила о своем обещании ему — данном еще тогда, в промозглом холоде часовни в Сеговии, как раз перед коронацией — избавить Кастилью от ереси.