Надеяться на исход в мифическую землю за океаном могли только те, кто достиг последней степени отчаяния. Ну что ж, Фердинанд тоже понял тогда намерения Сантангела. Поняла и Изабелла. И именно поэтому дала тогда согласие на фантастическую экспедицию генуэзца, которую после четырех лет рассмотрения решительно признавали фантазией самые авторитетные ученые Кастильи. А генуэзец, поди, так и думал, что это — его заслуга! Хотя его упрямство, конечно, тоже роль сыграло…
А евреев изгнали бы все равно. Вся Кастилья была за это, и как они, правители страны, могли поступить иначе? Люди были разгорячены победой над маврами, непременно опять начались бы погромы. Если разобраться, изгнание, возможно, многих избавило от гибели. Но дело не в этом.
И он и Исабель — оба были уверены, что иудеи и впрямь затягивали обращенных обратно в болото иудаизма. Фердинанду казалось, что после объявления эдикта обращений в христианскую веру будет происходить намного больше, чем их последовало. Иудеи оказались невообразимо упрямыми. Это вообще упрямый народ. Может, правду болтали, что и Колумб был евреем, отсюда и его упрямство? Но нет, упрямство Колумба было другого сорта.
Ну да теперь он думал об адмирале без неприязни. Какой мужчина был бы не поражен его Изабеллой! Но любила она всегда только его, и никого больше. А землю генуэзец все-таки нашел, а позднее — и золото, и много, и как нельзя кстати. Но королева в нем к тому времени совершенно разочаровалась: она порицала работорговлю, а генуэзец как раз ею и занялся. Вместо обращения индийских душ. Особенно привело ее в ярость, когда almirante[194] начал раздаривать привезенных с собой индейцев своим друзьям — как экзотических птиц, которых тоже привез с собой.
К тому же на канарском острове Гомера генуэзец времени не терял и оказался не промах — залучил-таки в постель перед своим героическим плаванием в незнаемое зеленоглазую губернаторскую вдову Беатрису де Бобадиллья, его, Фердинанда, бывшую пассию, с которой так решительно разлучила его Изабелла. Ревнива была… Как это было давно! А губернатор Перес оказался порядочным человеком, воспитал-таки его сына как своего. Интересно, сколько ему сейчас? Наглец навигатор, судя по всему, имел слабость на его, короля, женщин. Неслучайно Фердинанд перехватывал иногда его взгляд на Изабеллу…
Но он опять сбился с мысли… Да, Альгамбрский эдикт! Ну и скандал, да еще при всех, устроил тогда Торквемада! Они сидели за столом с двумя самыми влиятельными и богатыми евреями Кастильи — Абрахамом Сене-ором и Исааком Абраванелем.
Эти двое обещали отдать любые деньги, любые ценности, все, что у них было, все без остатка, за позволение евреям остаться на родной им кастильской земле. Сумма выходила гигантская — более сорока тысяч дукатов.
Фердинанд заколебался: на эти деньги можно было освободить от мавров всю Северную Африку и присоединить ее к Кастилье. Но он посмотрел на Изабеллу и понял, что решение уже принято. Об этом хорошо сказала тогда Изабелла Абраванелю: «Неужели ты думаешь, что все это на ваш народ исходит от нас? Короли — лишь орудия Бога». И прибавила, что полтора миллиона мараведи, которые задолжала этим евреям кастильская Корона, будут выплачены незамедлительно. Евреи посмотрели на них погасшими взглядами — им стало ясно, что приходили они зря…
И тогда Фердинанду вспомнились ни с того ни с сего слова эмира Боабдиля — о том, что люди часто думают, будто делают так, как хочет Бог. Когда на самом деле… Ну да что там повторять слова глупого побежденного мавра! Вот тут дверь и распахнулась, и в зал влетел Торквемада — в развевающейся рясе, с распятием в руках. Ему сказали, что Сенеор и Абраванель пытаются откупить евреев от изгнания.
Торквемада был страшен, и Фердинанд тогда подумал сначала, что он — пьян. Но потом понял, что это просто приступ нечеловеческого гнева.
«Иуда Искариот продал Христа за тридцать сребреников!! — завопил инквизитор прямо в лицо ему и Изабелле. — Я принес Его вам, может, они на этот раз дадут вам за Него повыше цену!» И грохнул распятием о стол, за которым сидели они с евреями. Те даже не вздрогнули, просто смотрели на Торквемаду. А тот, уже взяв себя в руки, в упор смотрел на него, Фердинанда, и Изабеллу… Королева тогда мертвенно побледнела, даже губы ее побелели. Она долго не могла прийти в себя после этого, молилась, исповедовалась Талавере и вечером даже согласилась выпить немного красного вина, чтобы заснуть.
Многие евреи после эдикта побежали тогда в Португалию, и король Мануэль I их принял. Португалия всегда видела в Испании конкурента. Вот потому там и приветили испанских евреев, полагая, что в них кроется секрет процветания Кастильи.
Фердинанд усмехнулся и отпил еще.