Легенды мировой истории

Милена молча смотрела через открытую дверь на лес, и Рюрик смотрел на ее лицо — единственное, что было сейчас в этой хижине освещено хорошо. Он не мог оторвать глаз от этой странной женщины, которая сейчас была полностью в его власти. Сознавала ли она это, отдавая ему меч?

Однажды из похода в землю англов он привез вышитую картину, которая так ему понравилась, что он приказал Эфанд повесить ее на самом видном месте в их доме. На картине была самка единорога под деревом с огромными желтыми плодами. Совершенно белое животное, гордо изогнув гибкую шею с тяжелой гривой, смотрело человеческими, грустными, живыми глазами. Диковинное благородное существо. И эта женщина напоминала ему сейчас ту самку единорога — самое редкое, странное и прекрасное существо на земле.

Милена рассказала ему, что Гостомысл был союзником и другом ее отца — князя ильменских словен Воислава. Что мать она не помнит — та утонула в озере много лет назад. Что у Гостомысла с женой Умилой не было детей, и отец отдал ее им на воспитание.

Рассказ вернул Милену памятью в ту зиму. Морозы были особенно сильные, и Умила начала кашлять. Она кашляла так, что из горла у нее шла кровь. Знахарки лечили ее всеми настоями, какие знали, но ничто не помогло: к весне Умила умерла. А в конце лета, когда полетела паутина и потянулись по небу косяки птиц, Гостомысл позвал ее и сказал, что полюбил ее, Милену. Так она стала его женой.

— А что Вадим? — спросил Рюрик.

— Вадим вырос с отцом на Ильмене. Мы встретились опять только здесь, взрослыми, уже после смерти отца. Отец не любил Вадима, они враждовали, как два медведя в одной берлоге. Когда отец умер, Вадим отказался возжечь отцовский костер и не был на его тризне. Гостомысл говорил: в них обоих было много упрямства.

— Упрямства? — не понял он слово.

— Когда каждый видит только свою правду.

Рюрик кивнул.

— А перед смертью отец завещал все ильменские земли мне… Чтобы правил ими Гостомысл, а после его смерти — правили бы его сыновья, — пояснила Милена. — Но детей я так и не смогла ему дать.

Рюрик удивленно приподнял брови:

— Земли — завещал женщине?

— Это очень давний обычай, и сейчас уже мало кто ему следует. После смерти отца Вадим остался ни с чем. Гостомысл думал, что отец был несправедлив к Вадиму. Может, эта несправедливость и сделала Вадима таким? И тогда Гостомысл позвал брата и сделал воеводой в своей дружине. И тот пришел… Я думала, теперь его душа смягчится, и он будет благодарен Гостомыслу. Но однажды вдруг увидела, как он смотрел на князя, когда думал, что его никто не видит, и испугалась его глаз, ненависти в них. С тех пор я боялась за Гостомысла каждый день, но он был уверен в своем могуществе и не верил, что Вадим может замышлять что-то против него серьезно. Теперь мне ясно: брат тайно покупал поддержку наемников и предателей.

Она надолго замолчала.

— Ты неправа — сказал Рюрик. — Вадим не нашел бы столько предателей только за подкуп. Купить можно наемников, это правда, но за ним ведь пошли и другие воеводы твоего князя. Он — оклеветал Гостомысла. Сказал, что «рус» пришли по его призыву поработить Невгород. И россы поверили… — Теперь к Рюрику вернулось все, что случилось в медхусе, и он рассказал ей об этом.

Она молча смотрела в дверной проем. Потом сказала:

— Когда невгородцы не хотят князя, когда думают, что князь плох, вече и волхвы дают ему посох и мешок, а в мешке — сухарь и берестяной ковш для воды. Это — знак, что его изгоняют. Ослушаться этого не может никто. Гостомысл и я — мы бы просто ушли на Ильмень и никогда не вернулись обратно. Для этого не нужен яд в чаше на пиру.

Рюрик посмотрел на нее с недоверием:

— И князь просто так берет этот ваш ковш и сухой хлеб и — уходит?

— Такой обычай.

Он подумал, что женщина сама не знает, что говорит: ни один конунг — ни норсмен, ни франк — такого бы не сделал. Даже если б и ушел, то вернулся бы с дружиной. Но он вдруг подумал, что в этих краях даже река изменяет свое течение, так, наверное, и все здесь бывает по-дру-гому, и ничего не сказал.

— Горислава принесла из Невгорода новости: перед святилищем каждый день казнят тех воевод, кто отказался присягать Вадиму как князю, — тихо сказала Милена. — Это те, кто был с Гостомыслом во многих походах, лучшие воеводы дружины. Их сажают на кол. А семьи сжигают с ними на погребальных кострах. Я чувствую, что ветер доносит смрад даже сюда. Думаю, что и Мирослава тоже… Когда россов убивают враги, это понятно. Но когда сами россы убивают друг друга…

Тут уж Рюрик не выдержал: эта женщина говорила теперь совершенно невозможный вздор.

— Франки беспрестанно убивают друг друга! Даже франкские короли-братья стараются убить друг друга. И кланы норе из соседних фиордов тоже убивают друг друга. Все убивают друг друга. Как иначе? И у россов — как у всех.

— Вадим старается заполнить души и головы ужасом, чтобы ничего другого у людей не осталось… Но ужас пройдет. Вадим — пришлый здесь, он не знает невгородцев. Они привыкли быть свободными, он не усидит князем долго. И я все время молю богов о том дне, когда смогу вернуться в свой город. Хозяйкой.