Святые отцы не внушали особенных надежд: хлипкие больно. В далеких краях миссионер должен быть и монахом, и воином, а эти…
— Как думаешь, Никколо, довезем хоть их? — словно читая его мысли, спросил за спиной брат Матфео.
— Приналечь! — рявкнул вдруг боцман гребцам, и святые отцы даже подпрыгнули, и начали мелко креститься.
Братья переглянулись, и Никколо в сомнении покачал головой.
Он ошибался. Монахи доедут с ними до Китая.
Никколо пристально посмотрел на небо. Оно действительно обещало непогоду. Но галера была добротной, новой, капитан Зилли — моряком опытным, и братья решили рискнуть. Да и парня надо приучать: шутка ли, уже шестнадцать лет — а впервые в открытом море! Какой же это венецианец?
…Много раз повторял Марко свою молитву — с каждой новой горой воды, обрушивавшейся на палубу, и каждым новым приступом неукротимой рвоты. Пока, наконец, потеряв остатки сил, не забылся тяжелым сном. Его морское крещение состоялось.
Первая остановка была в Акре, где братья снова встретились с епископом Теобальдо и провели в беседах с ним несколько вечеров, без свидетелей. Марко в это время бродил по пыльному, полному бродячих собак городу. А через день — они отплыли в Киликийскую Армению. Путь был долог, и уже там, в порту Айас, им сообщили потрясающую новость: новым папой римским стал не кто иной, как их старый друг Теобальдо Висконти! И зовут его теперь Григорий X. Вот таким скромником оказался епископ…
По непререкаемому обычаю, путешественники пали перед ханом всех ханов ниц. Лежали долго.
Наконец Хубилай приказал им подняться. И Марко понравился ему с первых минут: он подарил хану отличную действующую модель мангонеллы — осадной катапульты, которую смастерил от нечего делать в дороге. Мангонеллу зарядили кусочком полированной яшмы, и камешек, ударив о стену, рикошетом отскочил к ханскому сапогу. Хубилай расхохотался. Он обожал всякие механические приспособления и изобретателей. Ко всеобщему изумлению, он хлопнул Марко по спине и спросил: «Коней любишь?» Марко только на пути сюда научился держаться в седле, но с готовностью ответил, что любит. «Будет толк!» — заключил хан. Повелитель необозримой империи явно выказывал благорасположенность.
Никколо склонился в низком поклоне. А монахи жались в сторонке, и хан уже рассматривал их с явным любопытством.
Двадцать лет бросала Марко ханская служба по гигантской империи Хубилая — от Крыма до Янцзы, от полярной России[136]
до Мадагаскара. Двадцать лет тряски на собачьих упряжках, на раскачивающихся горбах грациозноуродливых верблюдов, на широких спинах коренастых монгольских лошадей с непокорными гривами, на утлых, связанных кокосовыми канатами лодчонках, на пахнущих ветром, солью и солнцем скрипучих палубах галер. Ночевки на зимовьях, под пальмами, во дворцах с раздвижными стенами из рисовой бумаги, в палатках кочевников под яркими степными звездами — совсем такими же, как те, что отражаются в канале под окном далекого, давно забытого города… И порой совсем было ему непонятно, есть ли в его странствиях какой-то смысл и какая-то цель, делает ли он все это как верный слуга хана или потому, что только в дороге и бывает счастлив, что это уже у него в крови и иначе он — уже не может.Действительно ли побывал Марко Поло во всех описанных им странах? Неизвестно. Многие концы в его повествованиях не связываются. Наместником китайской провинции Янчжоу он точно не был — вопреки всем его утверждениям. Практики свивания ног женщин тоже не заметил. Это, конечно, может объясняться тем, что у мужчины-иностранца были ограниченные возможности непосредственных встреч с китаянками. Однако в своей книге Марко Поло со знанием дела распространяется, например, о практике проверки девственности китайских невест, а уж на подобную «церемонию» его вряд ли пригласили бы. Про чай — не написал и его не привез. Хотя, может быть, просто не понравился ему этот напиток?