Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

О том же самом из опыта других. Зимой 1962 года в «Арарате» оказались два друга, два поэта: уже освоившийся в Москве Евгений Рейн и приехавший из Питера Иосиф Бродский. Последний — кое-как тогда перебивающийся переводами будущий нобелевский лауреат — еще не был вытолкнут из страны. Но его уже вовсю «прессовали». И чтобы хоть как-то уберечься, он нырнул в плотно заселенную гущу столичного «плавильного котла». Почти сразу же ноги сами привели обоих в «Арарат». И тут произошло то, что Рейн чуть позже оформил в стихах. Он написал:

Вдвоем — за столиком,
а третье место пусто,
И вот подходит к нам официант,
Подводит человека в грубой робе,
«Подвиньтесь» — подвигаемся,
А «третий» садится скромно
в самый уголок.
«Да он впервые
в этом заведеньи», —
Решает Бродский.
Я согласен с ним.
На нас он смотрит,
как на миллионеров,
И просит сыр сулгуни и харчо.
И вдруг решительно глядит на нас.
«Откуда вы?» —
«Да мы из Ленинграда». —
«А я из Дилижана — вот дела!»
И Бродский вдруг добреет.
Долгий взгляд
Его протяжных глаз вдвойне добреет.
«Ну, как там Дилижан?
Что Дилижан?» —
«А в Дилижане вот совсем неплохо,
Москва — вот ужас. Потерялся я.
Не ем вторые сутки. Еле-еле
Нашел тут ресторанчик
«Арарат». —
«Пока не принесли вам —
 вот сациви,
сулгуни — вот,
ты угощайся, друг!
Как звать тебя?» — «Ашот». —
«А нас Евгений, Иосиф —
мы тут тоже ни при чем».
И вдруг Ашот резиновую сумку
Каким-то беглым жестом
Открывает
И достает бутылку коньяку.
«Из Дилижана, вы не осудите!»
Кругом содом армянский.
Кто-то слева
Нам присылает вермута
бутылку.
Мы отсылаем «Айгешат» —
свою.
Но Бродскому не нравится
все это,
Ему лишь «третий лишний»
по душе.
А время — у двенадцати,
И нам пора теперь подумать о
ночлеге.
И тут Ашот протягивает руку,
Не мне, а Бродскому,
и Бродский долго-долго
Ее сжимает, и Ашот почему-то уходит.
Метель в Москве,
и огоньки на елках —
Все впереди,
год шестьдесят второй.
И вот пока мы едем на метро,
Вдруг Бродский говорит:
«Се человек!»

Здесь Рейн поставил точку и подписался «Р. Араратский».

Опять не хуже, чем в Европе

Из рассказанного, надеюсь, понятно, почему многие в Москве буквально осиротели, когда 14 июля 1974 года двери Армянского дома на Неглинной открылись в последний раз. Пока район реконструировали, страна пережила смену эпох и ориентиров. В 2000 году на пустыре закипела стройка. И уже через два года на месте, где когда-то под армянскую зурну гуляла, веселилась и в одночасье закатилась наша молодость, появился фешенебельный пятизвездочный отель «Арарат-Парк-Хайят». А при нем — респектабельный ресторан с дорогим для старого москвича названием. Говорят, что сначала шеф-поваром пригласили того, кто угощал нас еще в старом «Арарате». Потом пришли молодые. Не хуже, если судить по нынешней кухне. С продуктами тоже все в порядке: почти все неповторимо армянское — от баклажанов до севанской форели — доставляют прямо из Араратской долины. В меню, а главное, на столе — строго выдержанный в канонах национальной кухни эксклюзив. В супе «ереванский бозбаш» вкус парной баранины, как полагается, вплетается в аромат свежих яблок и слив. Натурального (не бройлерного) цыпленочка зажаривают до хрустящей корочки. И не на чем-нибудь, а на каменной сковородке тапакац. На завтрак подают харису — пшеничную кашу с курицей, разваренной до ниток. И никаких капучино с эспрессо, только кофе по-армянски, сваренный на песке…

И при этом — приличные порции, посуда из лиможского форфора, почти безупречное обслуживание.

Цены — по крайней мере, на глаз — не такие уж и заоблачные. Но в «уях». Потом, когда прейскурант повелели оформлять в рублях, все встало на свои места. Расчет пошел в «штуках», да и чаевые оказались «царскими».

Знать бы, чему завидовать