Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Так, по легкомысленности еще не понимая, что сам себе, по существу, мог этим «вытащить срок», я стал редким обладателем чудовищной по качеству фотокопии книжки «Доктор Живаго», изданной в 1958 году на русском языке в Голландии.

А кроме того, получил не менее редкий шанс миновать совершенно безнадежную — для таких, как я, — очередь в «Артистическое».

Почти «Версаль»

Небольшое двухуровневое кафе было переполнено. Но и без этого, судя по приему, не только меня — самого Блока за очень-то «своего» явно не держали. Вернее, за своего считал только пропускающий у входа. А официантка, пока мы топтались в проходе, долго бегала мимо. Правда, потом все же пристроила за столик у окна. Место оказалось классным: с него одинаково хорошо просматривалось все, что происходило и в кафе, и на улице. Так что пока девушка несла бутылку коньяка (привет из солнечного Еревана!), пока «дядя Вова» тихо напевал «Эй, ямщик! Не гони лошадей!» и сосредоточенно разливал напиток по каким-то тонкого стекла старорежимным рюмочкам, можно было и оглядеться. После коммуналки и съемного угла «с бабушкой на сундучке» интерьер расположенного в полуподвале помещения показался мне чуть ли не Версалем. Лепные потолки. Изысканные бронзовые торшеры, отбрасывающие теплый свет. Буфетная стойка, уставленная не то мельхиоровой, не то даже серебряной посудой в большинстве своем совершенно неизвестного мне назначения.

Активно «ремаркофобствующие» и явно «Хемингуэющие»

Публика на фоне такого великолепия гляделась скромненько, но держалась с достоинством. Атмосфера обязывала. Никакого загула, никаких резких движений и громких тостований. Многие вообще ограничивались чашечкой кофе. К одному из таких — средних лет гривастому мужчине в очочках — нас и подсадили. Он отстраненно дымил копеечной «Примой». Шелестел свежим номерком ежемесячника «Театр», который наряду со знаменитым «Новым миром» Твардовского был у тогдашней фрондирующей интеллигенции в большом авторитете. Наш непринужденный треп ему совершенно не досаждал. Не мешал и «клекот» кучковавшейся за соседними столиками молодежи. Как показало дальнейшее, в «Артистическом» такое времяпрепровождение доминировало. А основной контингент отличался узнаваемостью. Кое-кто уже мелькнул в обществе громкой публикацией или даже показался на телеэкране. Остальные вообще представляли хорошо известный мне тип. В основном из тех, что куда ни сунься — на книжный пятачок у Кузнецкого Моста, в длиннющую очередь за контрамаркой на нашумевший спектакль или курилку Ленинской библиотеки, — глянь, а они уже там.

Здесь же — судя по обрывкам фраз — большую часть присутствующих прямо-таки распирало от информации. Они вели разговоры. Вроде бы незначительные. Но с подтекстом.

Тут-то меня и обожгло: «Ремарк? Нет, Хемингуэй! Чистый Хемингуэй!»

«Мы — люди театра, наше место в буфете!»

С чего это Блок вдруг вылез с цитатой великого драматурга-классика А. Островского, я не сразу понял. И уставился было на цветные витражи с какими-то стилизованными, похожими на чайку птицами — именно такая «птичка» украшала занавес находящегося напротив МХАТа. Но Блок кивнул в сторону буфета, у стойки которого я потрясенно обнаружил — живьем, не на сцене! — великих мхатовских стариков. Вид у известных всей стране П. Массальского, Б. Ливанова и М. Яншина был «фирменный». Чайка-значок на лацкане. Платочек, выглядывающий из наружного кармана пиджака, подобран в тон к галстуку. Зеркально начищенная обувь. Было ясно, что в «Артистическое» корифеи заглянули буквально на пару минут.

Потому что, привычно бросив буфетчице «Светочка, как всегда!», они по-свойски, не отходя от стойки, махнули коньячку. И тут же, без суеты направились к выходу. Несколько выпадал из их вальяжных рядов лишь тучный Яншин. «Должно быть, не очень здесь комфортно старику!» — заметил Блок. «А что так?» — «Да говорят, в апреле 1930-го, накануне самоубийства, Маяковский назначил здесь свидание Веронике Полонской. Эта последняя его любовь тоже была актрисой МХАТа. И женой Яншина, между прочим. После они, конечно, расстались…»

«Звоночек» от Владимира Владимировича

Спустя четверть века в воспоминаниях самой Полонской я вычитал, что в последний раз они виделись совсем в другом месте. Правда, до этого уславливались о встрече в «Артистическом» чуть ли не каждый день. «Мне было очень трудно, — писала она, — вырваться для встреч днем из-за работы и из-за того, что трудно было уходить из театра одной. Я часто опаздывала или не приходила совсем, а иногда приходила с Яншиным. Владимир Владимирович злился… Он говорил, что стал посмешищем в глазах всех официанток кафе, потому что ждет меня часами. Я умоляла его не встречаться в кафе. Я никак не могла обещать ему приходить точно.

Но Маяковский отвечал: «Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи!»

Судя по дальнейшему, терпения ждать, любить, жить хватило ненадолго…

Когда кафе называлось «Артистик»