Легенды ночных стражей: Похищение

И хотя мягкую пищу совы переваривают точно так же, как и остальные пернатые, и даже испражняют ее в жидком виде, слепые змеи все равно считают пищеварительную систему своих хозяев верхом птичьего совершенства. «Мокрозадые» — так они презрительно называют других птиц. Разумеется, миссис Плитивер никогда не употребляла таких грубых слов при детях.

— Мама! — ахнул Сорен. — Смотри!

Ему показалось, что гнездо содрогнулось от громкого треска. Разумеется, этот звук мог показаться оглушительным только чуткому уху сипухи.

Яйцо раскололось, и из него выкатился маленький светлый комочек.

— Это девочка!

Громкое хеее вырвалось из горла его матери. Это был крик настоящего счастья.

— Какая прелесть! — прошептала она.

— Она очаровательна! — воскликнул отец.

Клудд широко зевнул, а Сорен во все глаза уставился на голое мокрое существо с огромными выпученными глазами, затянутыми белесой пленкой.

— Что это у нее с головой, мам? — спросил он.

— Ничего, мой милый. У птенцов всегда очень большая головка. Должно пройти время, чтобы тело сравнялось с ней.

— А мозгов у мелюзги вообще не бывает, — процедил Клудд.

— Поэтому птенчики не могут держать головку, — продолжала мать. — И ты был такой, когда родился.

— Как мы назовем нашу малютку? — поинтересовался отец.

— Эглантина! — немедленно откликнулась мать. — Я всегда мечтала о маленькой Эглантине!

— Ой, мамочка, мне очень нравится это имя, — обрадовался Сорен. Он медленно повторил его про себя: «Эг-лан-тина». Потом склонился над белым дрожащим комочком. «Эглантина», — тихонько прошептал он, и ему показалось, будто крошечный глаз чуть-чуть приоткрылся, и тоненький голосок пискнул: «Привет!» В этот миг Сорен полюбил свою сестру — сразу и навсегда.

На этом чудеса не закончились. Не прошло и нескольких минут, как из дрожащего мокрого комочка Эглантина превратилась в пушистый белый шарик. Сорену казалось, что она набирается сил прямо на глазах. Родители заверили, что с ним было то же самое.

Вечером состоялась церемония Первого Насекомого. Глаза Эглантины были уже широко раскрыты, и она тихонько пищала от голода. Но писка этого никто не слышал, потому что отец произносил торжественную речь под названием: «Добро пожаловать в семейство Тито».

— Маленькая Эглантина, добро пожаловать в Лес Тито, принадлежащий сипухам, коих называют также амбарными совами, а на высоком языке науки величают совами Тито альба. Когда-то в незапамятные времена сипухи и в самом деле селились в амбарах. Но теперь наш дом — лесное царство, именуемое Лес Тито. Представители нашего рода немногочисленны, это, пожалуй, самый маленький народ совиного королевства. Говоря правду, хоть мы и называемся королевством, здесь уже очень давно нет никакого короля… Но, кажется, я отвлекся. Эглантина! Очень скоро ты вырастешь, а когда тебе исполнится год, ты покинешь родное гнездо, чтобы найти другое дупло, которое станет домом для твоей новой семьи.

Эта часть отцовской речи особенно поразила Сорена. Как это может быть? Неужели он тоже вырастет и заведет собственное гнездо? Но разве можно жить отдельно от родителей? И все-таки Сорен чувствовал в себе необъяснимую тягу к полету: даже сейчас, когда на его нелепых крылышках при всем желании нельзя было разглядеть ничего, напоминающего настоящие перья.

— …А теперь, Эглантина, — продолжил отец, — настало время Церемонии Первого Насекомого! — Он обернулся к матери. — Марелла, дорогая, подай мне сверчка!

Мать Сорена вышла вперед, держа в клюве одного из последних летних сверчков.

— Съешь его, малышка. Начинай с головы. Да-да, опусти клюв… Запомни, дорогая, всех нужно есть с головы — и сверчков, и мышей, и полевок. Мммм, — причмокнул отец, глядя, как его дочь расправляется со сверчком. — Щекотики в животике, верно я говорю?

Клудд сморщился и широко зевнул. Иногда он стыдился своих родителей, особенно папашу с его идиотскими шуточками.

— Тоже мне, лесной остряк, — буркнул он тихо.

На рассвете совы, как всегда, улеглись спать, но Сорен был так взволнован появлением сестры, что никак не мог уснуть. Родители, как обычно, устроились на ветке над его головой, но их голоса вместе с тусклым утренним светом просачивались внутрь дупла.

— Ах, Ноктус, все это очень и очень странно. Ты слышал, кажется, еще один совенок пропал.

— Да, дорогая, увы, так оно и есть.

— Сколько же их исчезло за последние дни?

— По-моему, это шестнадцатый.

— Это уже слишком! Мне кажется, еноты тут ни при чем.

— Да, — мрачно ответил Ноктус. — Но есть еще кое-что.

— Что? — всполошенно ухнула его жена.

— Яйца.

— Яйца?

— Яйца тоже исчезают.

— Что ты такое говоришь? Яйца исчезают из гнезд?

— Да, дорогая.

— Нет! — прошептала Марелла Альба. — О таком кошмаре я ничего не слышала. Быть не может!

— Я подумал, что ты должна знать об этом, на тот случай, если у нас снова появится потомство.

— О, великий Глаукс! — судорожно вздохнула Марелла. Сорен вытаращил глаза: никогда раньше его мать не поминала этого имени.

— Но ведь мы, сипухи, почти не покидаем дупло во время высиживания. Значит, кто-то следит за нашими гнездами. — Она помолчала. — Постоянно следит!