Легенды о Христе

Но самое удручающее впечатление на старуху производило полное безлюдье. Если даже посторонним было запрещено являться на остров к больному императору, куда же могли исчезнуть толпы рабов, воинов, танцовщиц, музыкантов, всевозможных слуг и прислужниц, дворцовой стражи, садовников и рабочих, которыми был всегда полон дворец императора?

Лишь когда Фаустина поднялась на самую верхнюю площадку, она увидела двух старых рабов, которые сидели на ступеньках лестницы перед входом во дворец. Когда Фаустина подошла к ним совсем близко, они встали и преклонились перед ней.

– Привет тебе, Фаустина, – сказал один из них. – Боги посылают тебя помочь нашему несчастью!

– Что же случилось, Милий? – спросила Фаустина. – Почему везде такое запустение? Мне сказали, что император тут?

– Император прогнал всех рабов, ответил раб. – Он подозревает, что кто-нибудь из нас поднес ему отравленного вина, которое и вызвало болезнь. Он хотел удалить и нас с Титом, но мы не послушались его и остались. Ведь ты знаешь, что мы еще служили его матери, а потом всю жизнь служили ему.

– Я спрашиваю не только о рабах, – возразила Фаустина. – Где сенаторы и полководцы? Где приближенные императора, его советники, где, наконец, все искатели счастья и успеха?

– Император не хочет, чтобы его видели чужие, – ответил раб. – Сенатор Люций и начальник телохранителей Макрон приезжают сюда ежедневно и получают все распоряжения от императора. Никто другой не смеет приблизиться к нему.

Фаустина поднялась по лестнице, ведущей в покои дворца. Раб сопровождал ее. В то время, как они шли, старуха спросила его:

– Что говорят врачи о болезни императора?

– Никто из них не умеет лечить этот недуг. Они даже не знают, насколько быстро эта болезнь убивает человека, долго ли еще продлятся страдания Тиверия. Но я могу тебе сказать, Фаустина, с уверенностью: император непременно умрет от истощения сил, если и дальше не будет принимать никакой пищи из страха, что она отравлена. Я хорошо знаю, что не только больной, но и здоровый человек не вынес бы столько времени без сна: он боится, что его убьют во время сна. И не смыкает очей ни ночью, ни днем. Если он по-прежнему относится к тебе с полным доверием, может быть, тебе удастся убедить его есть и спать. Это продлило бы его жизнь на много дней и подкрепило бы его силы.

Раб провел Фаустину через многочисленные залы и переходы и остановился, наконец, перед террасой, на которой обычно бывал Тиверий; отсюда открывался великолепный вид на лазурное море и величественный Везувий.

Когда Фаустина вступила на террасу, она увидела страшное существо с опухшим лицом, мало похожее на образ человека. Руки и ноги его были закутаны бинтами, но из-под них виднелись изъеденные болезнью пальцы. На нем была грязная, запыленная одежда; очевидно, человек этот не мог ходить и пробирался ползком по земле. Весь вид этого несчастного внушал ужас и отвращение. Он лежал с закрытыми глазами на противоположном конце террасы и не заметил приближения Фаустины.

– Как мог такой больной человек попасть на террасу императорского дворца? – шепотом спросила Фаустина своего спутника. – Надо его поскорее убрать отсюда, Милий.

Но едва успела она это сказать, как увидела, что раб простерся на землю перед лежащим жалким существом и промолвил:

– Император Тиверий! Наконец-то я могу порадовать тебя доброй вестью!

В то же мгновение раб обернулся к Фаустине – и замер от изумления: перед ним была не гордая женщина, подобная знатным римским матронам, какую он только что видел входящей во дворец, не величественная старуха, возраст и осанка которой придавали ей вид сивиллы; в это мгновение он увидел бессильную, сраженную летами и горем, сгорбленную, жалкую старушку, скорбную, слабую мать с дрожащими, трепетными руками.

Хотя Фаустине и передавали, что Тиверий сильно изменился за время страшной болезни, она ни минуты не переставала представлять себе его таким, каким видела императора в последний раз – сильным и крепким. К тому же, кто-то сказал ей, что эта болезнь постепенно в течение нескольких лет мало-помалу разрушает тело больного; тут же болезнь развилась с такой поразительной быстротой и силой, что в несколько месяцев император стал совершенно неузнаваем.

Фаустина склонилась над больным. Она не могла еще вымолвить ни слова, не овладев своим страшным волнением и горем; она стояла возле него и тихо плакала.

– Ты наконец пришла, – промолвил Тиверий, не открывая глаз. – Я лежал здесь, и мне послышалось, что Фаустина подошла ко мне и плачет надо мной. Я боюсь открыть глаза, чтобы не рассеять моего сладостного сна. Неужели это только сон?

Старуха села возле больного. Она бережно приподняла голову императора и положила к себе на колени.

Тиверий лежал совершенно спокойно и даже не открыл глаз. Ощущение сладостной тишины и покоя начало овладевать им и через несколько мгновений Тиверий погрузился в крепкий сон.

V

Через несколько недель один из рабов императора пробирался по тропинке Сабинских гор к одинокой хижине.