Легенды о Христе

Раниеро улыбнулся, и лицо его на мгновение просветлело. Но затем он снова устремил свой взор и свои мысли к пламени свечи.

Великое волнение началось в храме. Некоторые говорили, что Раниеро не смеет зажигать свечу на алтаре, пока не докажет своей правоты. К ним присоединились многие из его старых врагов.

Тогда поднялся со своего места Джакопо дель Уберти и заступился за Раниеро.

— Я думаю, всем здесь известно, — сказал он, — что между мной и моим зятем не было чрезмерной приязни, но теперь и я, и мои сыновья готовы за него поручиться. Мы верим, что он совершил свой подвиг, и знаем, что тот, кто смог выполнить такой обет — мудрый и благородный человек, которого мы с радостью примем в свою среду.

Но Оддо и многие другие не хотели допустить, чтобы Раниеро вкусил счастья, которого он домогался. Они собрались в тесный кружок, и легко было видеть, что от своих требований они не отступят.

Раниеро понимал, что если произойдет столкновение, они прежде всего постараются потушить пламя. Не отрывая взоров от своих противников, он поднял свечу так высоко, как только мог.

Лицо его выражало страшную усталость и отчаяние. Видно было, что как ни твердо он решил бороться до последних сил, он ожидает только поражения. Слова Оддо были смертельным ударом. Раз сомнение пробудилось, оно будет распространяться и расти. Ему казалось, что Оддо уже погасил и погасил навеки его священное пламя.

Маленькая птичка впорхнула в храм через широкие, настежь раскрытые двери. Она полетела прямо на свечу Раниеро. Он не успел опустить ее, птичка задела ее крылом и погасила.

У Раниеро сердце упало, и слезы брызнули из глаз. Но в первую минуту он почувствовал даже облегчение. Это все-таки было лучше, чем если бы пламя погасили люди.

Птичка продолжала летать по храму, растерянно кидаясь то туда, то сюда, как это бывает с птицами, когда они попадут в закрытое помещение.

Но вдруг весь храм огласился громким криком:

— Птичка горит! Священный огонь зажег ее крылья!

Маленькая птица жалобно пищала. Несколько минут она, словно порхающее пламя, кружилась под высокими сводами хоров. Потом она быстро опустилась и упала мертвая на алтарь Мадонны.

Но в тот самый миг, как птичка упала на алтарь, Раниеро был уже там. Он пробился сквозь толпу; ничто не могло остановить его. И пламенем, пожиравшим крылышки птички, он зажег свечу пред алтарем Мадонны.

Тогда епископ простер к нему свой посох и возгласил:

— Так хочет Бог! Бог явился свидетелем Раниеро!

И весь народ в храме, и друзья Раниеро, и недруги, все перестали сомневаться и недоумевать. Все они, воодушевленные чудом Божием, восклицали:

— Так хочет Бог! Бог явился свидетелем Раниеро!

О Раниеро остается теперь только сказать, что он до конца дней своих наслаждался великим счастьем и был мудр, заботлив и милосерден. Но народ во Флоренции постоянно называл его Pazzo degli Ranieri в память о том, что его сочли сумасшедшим. И это прозвище стало для него почетным титулом. Раниеро положил начало благородному роду, принявшему имя Пацци, которое он носит и поныне.

Следует еще упомянуть, что во Флоренции вошло в обычай устраивать каждый год в страстную субботу особое торжество в память возвращения Раниеро на родину со священным огнем, причем по собору пускали летать искусственную зажженную птичку. В нынешнем году это торжество тоже состоялось бы, если бы совсем недавно его не отменили.

Но правда ли, как многие полагают, что носители священного огня, жившие во Флоренции и сделавшие ее одним из самых прекрасных городов во всем мире, брали себе за образец Раниеро, учась у него жертвовать собой, страдать и терпеть, — об этом мы предпочитаем здесь не говорить.

Ибо всего того, что было совершено благодаря огню, исходившему в те мрачные времена из Иерусалима, невозможно ни исчислить, ни измерить.