Легенды о Христе

Таким образом старуха поселилась в хижине виноградаря и скоро очень привязалась к молодой чете. Однако она никогда не говорила им, откуда она пришла или кто она, и они чувствовали, что ей бы не понравилось, если бы они стали ее расспрашивать.

Однажды вечером, окончив работы, они сидели втроем на большом плоском обломке скалы, лежавшем перед хижиной, и ужинали; вдруг они увидали поднимавшегося по тропинке старика.

Это был человек высокого роста, крепкого сложения, широкоплечий, как борец. Лицо его было мрачно и жестоко. Лоб резко выступал над глубоко запавшими глазами, и в линиях рта сквозили разочарование и презрение.

У него была военная выправка и быстрые движения. Старик был просто одет, и виноградарь, завидев его, подумал: «Это старый легионер, получивший отставку; он идет теперь на родину».

Приблизившись к ужинавшим, старик в нерешительности остановился. Виноградарь, знавший, что дорога сейчас за хижиной кончается, положил ложку и обратился к нему:

– Ты, верно, сбился с дороги, путник, что пришел к этой хижине? Обыкновенно никто не забирается сюда, если только у него нет дела до кого-нибудь из нас, живущих здесь.

В это время старик подошел ближе.

– Ты прав, – сказал он, – я потерял дорогу и теперь не знаю, как мне пройти. Я буду тебе благодарен, если ты позволишь мне отдохнуть здесь и потом укажешь, как добраться до деревни.

С этими словами он опустился на один из камней, лежавших перед хижиной. Молодая женщина предложила ему поужинать с ними, но от этого он с улыбкой отказался; зато, видимо, очень охотно стал беседовать, пока они ели. Он спросил молодых людей об их образе жизни и занятии, и они ему приветливо и откровенно отвечали.

Но вот виноградарь, в свою очередь, обратился к путнику и стал его расспрашивать.

– Ты видишь, – сказал он, – как замкнуто и одиноко мы живем. Уже целый год, как я ни с кем не говорил, кроме пастухов и виноградарей. Не можешь ли ты, пришедший, конечно, из какого-нибудь лагеря, рассказать нам что-нибудь о Риме и императоре?

Едва муж произнес эти слова, как жена заметила, что старуха бросила на него предостерегающий взгляд и сделала рукой знак, как бы давая понять, что надо всегда осторожно относиться к своим словам.

Путник же очень дружелюбно ответил на вопрос:

– Я вижу, что ты принимаешь меня за легионера, и ты действительно отчасти прав, хотя я уже давно оставил службу. В царствование Тиберия для нас, военных, немного было работы. А ведь он был когда-то великим полководцем! Это было порою его счастья… Теперь же он только и думает о предупреждении заговоров. Весь Рим говорит о том, что на прошлой неделе он приказал, по самому ничтожному подозрению, арестовать сенатора Тита и казнить его.

– Бедный император! – воскликнула молодая женщина. – Он перестал понимать, что делает. – Она заломила руки и с сожалением и удивлением покачала головой.

– Ты в самом деле права, – ответил старик, и глубокое огорчение отразилось на его лице. – Тиберий знает, что все его ненавидят, и это еще больше сводит его с ума.

– Что ты говоришь! – воскликнула молодая женщина. – За что нам его ненавидеть? Мы только жалеем, что он перестал быть великим императором, каким был в начале своего царствования.

– Ошибаешься, – сказал старик, – все презирают и ненавидят Тиберия. Да и как же иначе? Он ведь только жестокий, не знающий пощады тиран. И в Риме думают, что в будущем он станет еще невыносимее, чем теперь.

– Разве случилось что-нибудь такое, что может превратить его в еще большее чудовище? – спросил простосердечно виноградарь.

И снова молодая женщина заметила, что при этих словах ее мужа старуха вторично сделала ему знак быть осмотрительнее, но так осторожно, что он не заметил.

Старик спокойно ответил, но в то же время на губах его скользнула странная улыбка.

– Ты, вероятно, слыхал, что Тиберий до сих пор имел около себя друга, которому он мог довериться и который всегда говорил ему правду. Все прочие, живущие при его дворе, – искатели счастья и льстецы, одинаково превозносящие его злые и низкие поступки, как и добрые и благородные дела. Но было, как я сказал, одно существо, которое никогда не боялось открывать ему глаза на его поступки. Этот человек, имевший больше мужества, чем сенаторы и полководцы, была старая кормилица императора, Фаустина…

– Да, я слыхал о ней, – прервал виноградарь. – Говорили, что император всегда был к ней очень расположен.

– Да, Тиберий умел ценить преданность и верность этой женщины. Он относился, как ко второй своей матери, к этой простой крестьянке, вышедшей когда-то из жалкой хижины в Сабинских горах. Пока он сам пребывал в Риме, она жила в отдельном доме на Палатинском холме, чтобы быть всегда вблизи императора. Ни одна из знатных римских матрон не жила лучше ее. Ее носили по улицам на носилках, и одевалась она как императрица. Когда император переселился на остров Капри, она должна была его сопровождать, и он велел купить ей там виллу со множеством рабов и драгоценной утвари.

– Ей действительно жилось хорошо, – снова вставил виноградарь, который один только и поддерживал разговор с гостем.