Когда у Яшки-Канашки от жадности нездоровым туманом застило глаза и ему стало казаться, что и впрямь может по кривой линейке провести прямую линию, он стал пробивать себе дорогу на высокую должность, но по слепоте своей влетел совсем не туда, откуда хотел начать свой путь, и сразу, как на крепостную стену, натолкнулся на мастера Тычку, от которого впервые услышал, что он пока не художник, а только «писарь». Мастер Тычка Яшке показался до того страшным, он подобру-поздорову решил его обойти, но Яшка-Канашка как ни старался это сделать, мастер Тычка все время оказывался перед ним. Но не стоит думать, что мастер Тычка ему творил что-нибудь непотребное, нет, он просто его посадил на такое место, где он мог по своим способностям справляться с работой и по справедливости получать за это деньги. А Яшка-Канашка со своей болезнью уже не мог обходиться без всяких шальных заработков. Да от настоящей честной работы отвык. Не знал, каким способом он мог оторваться от Тычки. А некоторые люди, вроде Кузьки Подливаева, ему стали нашептывать, что мастер Тычка, затеняя его собой, специально ему преградил путь для продвижения вперед на достойное место, которое он заслужил по своим способностям. У Яшки-Канашки после этого появилась такая ненависть к мастеру Тычке, что, когда однажды Тычка подошел к нему, чтобы показать, как лучше нужно руки держать при ковке, Яшке, глядевшему на его руки, лежащие на наковальне, захотелось ахнуть кузнечным молотом по этим рукам, полагая, что, если большое дерево свалится, и малые сойдут за большие. Только он подумал так, молот будто сам взметнулся вверх, чтобы с кузнечным громом рухнуть на наковальню. Но когда молот начал опускаться вниз, кто-то успел схватить его за локоть, и молот опустился рядом с руками мастера Тычки.
Как только об этом узнали люди, всполошился весь завод. В этот цех, где работал мастер Тычка, сбежалось столько народу — чуть ли не вздулись стены.
Яшка стоял перед людьми ни живой ни мертвый и просил их подподушечным голосом:
— Не карайте меня сурово во гневу!
А те, не слушая его, кричали:
– Ишь, на кого руку поднял… Тоже мне нашелся, новый бог мастеров… Такого бога у нас телята лижут!
– Мы тебе язык ниже пяток пришьем!..
– Мы из тебя, как из козявки, сок выжмем!
Возбужденные гневом, все старались сказать такое, от чего и самим становилось страшно. А потом кто-то подошел к мастеру Тычке, подождал, пока в цехе не смолкнет гомон, сказал:
— Великий мастер, как раньше при подобных случаях говаривали наши деды, ты сейчас господин гневу своему. Да будь же господином и нашего. А ежели так, то тебе и вершить приговор над этим жалким человеком.
Мастер Тычка, о чем-то раздумывая, долго смотрел на Канашку, а потом, как бы очнувшись после дремы, сказал:
— Хорошо, если вы так хотите, да будет по-вашему. Но только прошу потом не осуждать меня за суровость.
Говорят, прежде чем Яшке-Канашке выносить приговор, мастер Тычка потратил немало времени, чтобы счистить с него ржавчину, а потом его так завертел на разных работах, отесывая на свой строгий и высокий лад, что от того стали брызгами лететь искры, как от точила. Глядя на него, даже те люди, которые грозились из него, как из козявки, выжать сок, и то стали говорить Тычке:
— Ты гневайся, да не согрешай. Мужика довел до такой степени, что через его бледную кожу стали кости видны.
Но мастер Тычка будто никого не слышал, если верить Кузьке Подливаеву, он заставлял Яшку делать даже то, чего он сам не умел. И кончилось это дело тем, что однажды Яшка, потеряв сознание, рухнул на землю. «Ну вот доконал все-таки человека», — сразу со всех сторон послышались голоса. Когда к страдальцу и подбежал фельдшер и взялся за его пульс, мастер Тычка сказал:
— Не беспокойте его, доктор, с ним ничего не случилось.
— Тогда, может быть, вы мне подскажете, отчего с ним такое произошло? — с усмешкой спросил его фельдшер.
— Да, — сказал мастер Тычка, — скажу. Этот человек долгое время в своем деле был только писарем, хотя в последнее время ему стало думаться, что он художник. Сейчас же он под своим молотком увидел свою первую картину. Как ни мучительно ему было, но все-таки он нашел себя в своей профессии и теперь будет жить, как в добром сне.
Деды сказывают, что потом так и было.
***
Это ли не чудо-росинка — утренняя слезинка!
Как-то юноша подходит к Тычке и говорит:
— Мастер, я прошел обучение у всех знаменитых мастеров Тулы и даже учился у вас, но говорят, что рисунки на моих гравюрах выглядят мертвыми.
— Значит, ты еще не обучался у самого главного мастера.
— А как его звать?
— Жизнь.
***
— Гаврюха, ты делаешь не так жа.
— А как жа?
— А все так жа.
И вот, когда я слушал такие советы отца, у меня всегда хорошо получалось.
***