Легенды осени

Он быстро поехал вверх по ручью к роднику в тупиковом каньоне. С могилы Сэмюела еще не стаял снег, а когда он подъехал и спешился, с камня взлетела сорока. Она поднималась к вершине горы над его головой, и он следил за невидимым узором ее воздушной трассы. Он решил, что мало смыслит в могилах: могила у него под ногами – это только снег, земля и камень, потускневший от непогод. По дороге к дому он посмотрел, как Изабель чистит трех весенних жеребят на солнце. Декер звал ее "Вторая", чтоб не путать с матерью Тристана. Тристан спросил ее, где барсук, и она сказала, что он пропал, но его дети еще живут за садом. Она отвела его в сарай и показала щенка эрделя, которого ей подарил на день рождения Ладлоу. Щенку было всего десять недель, но он пошел на Тристана, рыча; Тристан подхватил его и успокаивал, пока тот не начал жевать ему ухо. Тристан внимательно посмотрел на девушку – она вспыхнула и потупилась.

За обедом Ладлоу торжественно разрезал ягненка, потом написал на доске: "рассказывай" и подал доску Тристану. Подобно многим, кто испытал приключения, хотя не искал их, а только движим был беспокойством тела и духа, Тристан не видел ничего особенного или исключительного в прошедших семи годах. Но он точно понимал, что хотят услышать за столом, и, не скупясь, рассказывал ради отца: об обезглавливании филиппинского бандита; о тайфуне у Маршалловых островов; об анаконде, которую спьяну купил в Ресифе и она так крепко обвила мачту, что невозможно было оторвать, пока ей не предложили поросенка; о красоте лошадей, которых он препоручил своим матросам на Кубе; о том, как в Сингапуре едят собак, – это шокировало всех слушателей, кроме Ножа, который спросил Тристана об Африке. После обеда Тристан раздал подарки из седельных мешков – на индейца надел ожерелье из зубов льва, и тот через несколько дней отправился в трехдневную поездку к Форт-Бентону, показать ожерелье Тому-Кто-Видит-Как-Птица. Поддавшись порыву, Тристан дал Второй рубиновый перстень, предназначавшийся матери, – надел ей на безымянный палец и поцеловал в лоб. Стол затих, Кошечка хотела вмешаться, но Декер ее успокоил.

Вечером, когда все легли спать, Тристан далеко ушел по пастбищу: снежные наметы призрачно белели под луной, а на западе виднелись, еще белее, вершины Скалистых гор. Он послушал лай и тявканье койотов, гнавшихся за кем-то, изредка взвывая. А у загона услышал плач щенка, вошел в сарай и поднял его. Понес в дом, к себе в комнату, положил на оленью шкуру и соорудил ему из одеяла гнездо от ночной стужи. Среди ночи щенок зарычал, Тристан проснулся и при лунном свете из окна увидел Вторую, стоящую в ногах кровати. Он протянул к ней руку, и через некоторое время они, сплетясь, уснули сном без сновидений, и все одиночество стаяло наконец с земли.

* * *

Жизнь Тристана как будто шла во времени ступенями по семь: теперь его ждало семь благодатных лет, период жизни, не похожий на все другие и относительно счастливый – настолько, что и в далеком будущем он оборачивался к этому времени; подробности книги дней, письмена, раскрывавшиеся медленно, так что каждая страница переворачивалась с некоторым нетерпением. Благодати не бывает в пустоте, и для него это были по большей части люди, которые дали ему свет и тепло, люди, которых он любил, но, уезжая, едва ли воспринимал как людей; однако в то первое утро, когда Вторая надела ночную рубашку, поцеловала его и вышла из комнаты, он ясно видел их через окно: сперва громкий непонятный шум вдали на выгоне, потом источник его – прыгающий по камням среди грязи "форд-Т", за рулем – Удар Ножа, рядом с ним прямой Ладлоу в своем одеяле из бизоньей шкуры. Декер в кепке курил на солнышке, прислонясь к сараю, и чесал герефордскому быку нос, просунутый между досками ограды; Кошечка сыпала зерно курам и пятку гусей и отгоняла щенка, бегавшего за курами. Когда Тристан спустился к завтраку, дровяная плита дышала теплом и солнечный свет лился через окно с видом на долину. Вторая налила ему кофе, а он заглянул в фаянсовую миску с сельдью, которую обожал Роско Декер, и зацепил кусок вместе с маринованным луком. Вторая подала жареную форель, пойманную на заре индейцем. Вторая стала мыть посуду после завтрака, он посмотрел на ее спину, на черную блестящую косу и закрыл глаза. Пол под ним качнулся, как палуба, от селедки пахнуло бодрящим морским запахом северного отлива. Он открыл глаза и с улыбкой спросил Вторую, согласна ли она вскоре выйти за него, чтобы не скандализовать дом ночными визитами. Она вытерла руки, взяла с подоконника рубиновый перстень и, держа его так, словно это был потир, сказала: да, если он уверен в себе, и да, если не уверен.