Легенды осени

Перемена была – словно снится, что ты на другой планете, лишь чуть-чуть похожей на кашу, а потом просыпаешься, у тебя кружится голова, и оказывается, что ты и вправду на той планете. Это так же странно, как постоянное ощущение дежавю, и то, что он считал своей реальностью, с каждой секундой уплывало все дальше и дальше, уменьшаясь, пока не остались лишь отдельные картинки в мозгу – дочь, дорога перед фермой в Индиане, его охотничья собака. За месяц, проведенный в этой комнате, он методично раскопал все могилы у себя в памяти, опустошив ее целиком, так что, когда он наконец был готов покинуть комнату, он обнаружил, что этот мир почему-то совершенно не похож на тот, который он помнил. Сходство было слишком слабым, чтобы притянуть его обратно, и по ночам, когда приходили картинки, они оказывались совершенно чужды ему и торопливо исчезали. Сначала он решил, что это сильное сотрясение так подействовало на мозги, но быстро потерял интерес к медицинским объяснениям. В нем была непроницаемая боль, которую он быстро локализовал, изолировал и будет хранить, чтобы остаться в живых. Когда являлась та картина, он снова видел ее через красноватую дымку крови, застившую ему глаза: собака, отброшенная через всю комнату, и высокие пронзительные белые крики все еще горели у него в ушах, и он мог воспроизвести все это так же ясно, как если бы ставил пластинку на проигрыватель. Он лишь вчуже помнил резкий хруст руки и как проваливались под ударами челюсть, скула и ребра. Это его не интересовало – интересовал лишь чужой потусторонний голос, который можно было вызвать, чтобы пел или шептал ему.

Наутро после той долгой ночи он не стал скрывать от Диллера, что пришел в сознание, и Диллер, не пытаясь ничего из него вытянуть, начал с демерола. Диллер только спросил, не надо ли кого известить, и добавил, что опасности нет: рука и ребра вправлены как следует, но одна сторона лица в плохом состоянии, и, когда он доберется до дому, где бы ни был этот дом, ему надо будет сделать пластическую операцию. Диллер снял со стены зеркальце и показал ему, что опухоль спала, но шрамы оттянули глаз вниз, так что для компенсации Кокрену приходилось щуриться. Доктор добавил, что через несколько дней явится капитан федеральной полиции, но на его вопросы отвечать не обязательно, так как сотрясение мозга – уважительная причина в глазах закона.

Чуть позже явился молодой человек и предложил его побрить, но он отказался. Юноша сказал, что его зовут Антонио, и принялся купать Кокрена, позволяя себе неприятные вольности. Антонио сказал, что если Кокрену надо сигарет или чего-нибудь еще, он даст ему взаймы, пока деньги не придут из Штатов. Антонио засмеялся и вихрем понесся к двери, говоря по дороге, что еще ни один пациент не прибывал к ним таким странным образом – голый, словно родился в кустах уже избитым и ободранным. Кокрен решил, что в безумии Антонио есть своя привлекательность. Потом он сделал неприятное открытие: оказывается, он не помнит, курит он или нет.

– Я не помню, курю я или нет, – сказал он.

– Ну так не курите. От этого омерзительный вкус во рту. Лично я люблю пить, но не на работе. Я могу принести, но тайно – здесь это запрещено.

Когда Антонио ушел, Кокрен с трудом выбрался из кровати и осторожно подошел к окну. Грудь болела, и он все время терял равновесие из-за гипса на левой руке. У окна ему стало дурно, и пришлось крепко вцепиться в подоконник, сконцентрировав взгляд на собственных босых ногах. Вид за гасиендой ему понравился: зеленый мир, большой огород, между грядками прокопаны оросительные канавки, а за ними – сараи и загоны, в которых – большой першерон, три жалкого вида подседельных лошади, кучка овец, большое стадо свиней и несколько молочных коз. Из-за куста выскользнула самая старая женщина в мире и уставилась на него через окно, с расстояния всего нескольких ярдов. Он был совершенно неподвижен, и она тоже, потом ее лицо расплылось в улыбке, он улыбнулся в ответ, и она исчезла.

Вернувшись в постель, он ощутил голод и обнаружил большую рану на левой руке, от иглы, свидетельство того, что его питали внутривенно. Он чувствовал себя пустым – словно пасхальное яйцо, которое прокололи иглой и выдули. Он уснул глубоким сном, но вздрогнул и проснулся, когда ему приснилось, что он сидит на песке возле своей машины и, смеясь, смотрит снизу вверх на прекрасную обнаженную женщину со страшно кровоточащим ртом. Он заорал так, что выпучились глаза, и окончательно проснулся в полумраке комнаты. Вбежали Диллер, Мауро и Антонио, Диллер все еще что-то жевал, а в руках держал свой саквояж. Кокрен обнаружил, что произносит:

– Простите, я вас потревожил. Страшный сон приснился.

Диллер подошел к нему со шприцем в руках, и Кокрен сказал:

– Я бы съел чего-нибудь.

Антонио ушел, а Диллер улыбнулся. Вежливый человек, подумал он и вернулся к своему ужину. Мауро, в выцветшей зеленой рабочей одежде, с обвисшими усами и отвислыми веками, смотрел на него.