Легенды осени

Бальдасаро же на своем ранчо под Тепеуанесом прохандрил всю осень. Из окна утренней столовой он видел cordillera[37] Сьерра-Мадре, но горы наводили на мрачные мысли об отце, которого он считал куда благородней себя. Отец был близким другом Эуфемио Сапаты, брата Эмильяно, и командиром в революционной армии. Он умер, когда Тиби было десять лет, от старых ран и многих лет, проведенных в седле, выпивке и драках. Многие старики в Кулиакане еще помнили его и, несмотря на огромное богатство Тиби, не питали к сыну сколько-нибудь похожего уважения. Тиби, несмотря на свою практичность, был в глубине души отчасти романчиком и в юности мечтал возглавить какое-нибудь дурацкое восстание. Он, хоть и сделал состояние, всю жизнь прожил жертвой этой мечты, воздвигнутой им в девятнадцать лет, когда концентрация идеалистической чепухи в мозгу достигает максимума. Девятнадцать – возраст идеальных рядовых, когда безропотно идут на смерть с сердцем, пылающим любовью к родине. Девятнадцать – возраст, когда мозг начинающего поэта в съемной комнатушке воспаряет выше всего, радостно покоряясь ярости того, что он считает живущим в нем богом. Девятнадцать – последний год, когда женщина может выйти замуж исключительно по любви. И так далее. Мечты – охотники, а душа – добыча, и сорок лет спустя Тиби понимал, что загнан в ловушку. Он плохо спал, стал неряшлив, вид у него был измученный. Он со старшим гуртовщиком отправился в рейд на вертолете и расстрелял дюжины три койотов, которые резали овец, хотя прекрасно знал, что, скорее всего, виноват лишь какой-нибудь один дряхлый койот. Мирейя когда-то заставила его пообещать, что он не будет стрелять койотов, и дала ему книжку об этом, которую он прочитал с любопытством. Он пообещал. Он часто был в ее руках как младенец. Она была единственным доступным ему средством освобождения от всего, чем он был на земле. Она снова делала его девятнадцатилетним. Теперь, и в кошмарах, и наяву, у него дергалась в тике рука, некогда державшая бритву, которая прорезала ей губы и стукнулась о зубы.

* * *

В "Камино-Реаль" Кокрену сказали, что у них ничего нет, кроме люкса, который он и снял, старательно изображая техасский акцент, под стать одежде. Внезапно ему захотелось выбежать из вестибюля, он вспомнил банкет после теннисного матча, который они с Тиби выиграли. Он быстро принял душ, взяв с собой сигарную коробку, в которой лежали деньги за жеребца. За ужином он пересчитает деньги, сам не зная зачем, и когда-нибудь найдет в Ван-Хорне наследников техасца, а может, вернет деньги коннозаводчику, хотя это вряд ли. Он позвонил брату своего друга, пилота "Аэромексико". Тот сердечно поздравил его с приездом в Мехико, сказал, что лучше не говорить по телефону и не выходить из комнаты, и что он лично придет утром – помочь чем может. Кокрен спал хорошо, положив под подушку холодный вороненый револьвер 44-го калибра.

На рассвете он заказал кофе и сидел на балконе, глядя вниз, на сады, в забытьи, пока в пейзаже не появился первый человек, садовник, после чего Кокрен вернулся обратно в номер для обдумывания своих планов мести и выживания – два инстинкта, которые редко идут рука об руку с безопасностью.

Когда явился гость, Кокрену сначала не понравилась вкрадчивость, облаченная в деловой костюм бледно-серого цвета в тонкую полоску, эта внешняя скорлупа, ловко намалеванная на поверхности политика. Гость нервничал, заказал по телефону выпивку в номер и попросил Кокрена говорить на кастильском наречии, и как можно лучше. Наконец гость сказал, что ничем не может помочь Кокрену насчет Тиби, кроме как снабдить его удовлетворительной легендой и помощью единственного человека, которому доверяет, – живущего в Дюранго друга детства. Он объяснил, что в Дюранго снимается множество фильмов, в основном американских и мексиканских вестернов, и Кокрен сможет беспрепятственно передвигаться под видом владельца текстильной фабрики из Барселоны, которого интересует недвижимость и киноиндустрия. Он открыл чемоданчик и дал Кокрену несколько убедительных рекомендательных писем и деньги, которые Кокрен не взял, сказав, что у него своих достаточно. И полицейский револьвер 38-го калибра, переданный братом. Кокрен засмеялся и сказал, что уже вооружен до зубов. Гость посерьезнел и вручил ему досье на Тиби, от которого Кокрен тоже отказался, поскольку уже знал все, что ему нужно было.

– Вы понимаете, сеньор Мендес, что называется, отмылся; я хочу сказать, что он теперь влиятельный человек и деньги у него чистые. Вы, конечно, умрете, а моему любимому брату ваша судьба небезразлична. Но даже в этом дурацком костюме, пожалуй, лучше умереть, чем жить со всем этим. Мой друг в Дюранго пока не нашел никаких следов женщины, но продолжает тщательные поиски.