Легенды Отрезанного Простора

Один из завоевателей на ретивом коне несся прямо на него, размахивая саблей, срубая головы тех, кто не успевал отскочить. Уже замерла на земле в кровавой луже одна из старух; извивался в предсмертных судорогах соседский мальчишка; едва не лишился жизни сам шаман Ругон, чудом успев пригнуться. Сабля лишь разрубила его посох.

Адхи же непоколебимо стоял и ждал, когда опасная цель в пластинчатых доспехах достаточно приблизится к нему.

«Еще немного! Я смогу! Смогу!» – твердил он себе, а в несущемся с лихой ухмылкой противнике видел не орка – Змея Хаоса. Нечто темное и бесконечно страшное, казалось, спускалось сквозь трещину в Барьере, с расколотых небес. И в этой битве Адхи не имел права проиграть, даже если мать просила не геройствовать. Искаженное горем потери сознание твердило, что только так он найдет живым Даду. Или не найдет?..

Рука дрогнула, но Адхи успел прицелиться – и стрела устремилась вперед, прямо в оранжевый глаз врага. Но внезапно противник мотнул головой и наконечник отскочил от цельного литого шлема.

Мимо! Адхи промахнулся. И теперь стоял, не в силах пошевелиться перед занесенной саблей. Все заканчивалось, череда потрясений, череда испытаний. Змей Хаоса поглотил его, унося в страну вечной ночи. Чудовище скалилось и ухмылялось, вторя смеху врага.

– Думал победить меня, сопляк? – пророкотал над ухом яростный голос, и весь мир сузился до острия занесенной сабли.

Все напрасно! Напрасно Адхи ждал грядущую весну, напрасно пытался разгадать сны, напрасно надеялся спасти Даду. Великое зло избрало его своей марионеткой, чтобы мучить и терзать метущуюся душу. Возможно, смерть от клинка избавила бы от попадания в обиталище бесприютных душ. Он погибал в бою!

Внезапно воздух снова сделался вязким и густым, а грудь сдавили знакомые обручи. На мгновение все стерлось, рассеялось. Пропал солнечный день, отмеченный копотью пожарищ и запахом крови.

– Отец! Мама! – воскликнул Адхи, понимая, что снова оказался на плесневелом пустыре. Уже не во сне. Снова его поглотил «прокол», открывшийся в миг перед смертью.

Или он уже умер? Адхи поднял глаза и увидел над собой только черный полог туч. В нос ударил застывший запах плесени, под ногами заскрипела жестяная ржавая трава. Вроде бы кудесники называли эти неприятные штуки колючей проволокой, а круглые полуистлевшие блюда – покрышками. Но значение слов не имело здесь никакой силы. Все заканчивалось, все истлевало.

«Я умер», – заключил Адхи. Теперь он уже не сомневался, что на пустырь у разрушенного моста попадают все расколотые души. Он ослушался наказа матери, он изменил собственной клятве и не защитил брата, не проснулся в час опасности. Судьба не принимала оправданий, не слушала, будто Адхи просто слишком крепко заснул из-за пережитых потрясений.

Теперь ему оставался только мир голодных духов среди плесневелых развалин. За что? За какие злодеяния? Адхи не ведал, и все его существо словно бы погасло.

Еще несколько мгновений назад он целился из лука, превращаясь в сгусток напряжения. А теперь он иссяк, исчерпал все силы для борьбы. Где-то далеко оставалось стойбище, где-то сражались отец и мать. Возможно, занимался огонь возле их юрты. Все распадалось и плавилось, уже не верилось, что родители переживут эту битву.

Но только им всем суждено попасть в мир духов-из-скорлупы, а ему, сбежавшему трусу, до скончания веков скитаться среди плесени. Почему трусу? А кому еще, если по зову его жалкого сердца открылся «прокол»? Адхи ненавидел себя, готовый упасть на колени и обматываться колючей проволокой. Неведомые силы заставляли его проходить испытания, и, похоже, он не выдерживал.

Он уже не шел прочь от удушливого смрада, потому что догадывался: пестрые кибитки кудесников уехали, разлетелись по разным местам через проколы или унеслись на колесах. Он остался в полном одиночестве. Изгнанник без имени, мальчишка, обреченный скитаться без благословения шамана, он оказался на пустоши и не знал, как открыть «прокол», чтобы вернуться к стойбищу, чтобы принять свою судьбу или продолжить биться вместе с соплеменниками.

– Ты трус, Адхи, жалкий трус, который не смог никого защитить, – шептали духи плесневелого пустыря.

– Ты ничтожнейший из своего племени, тебе ни за что не пройти испытания, – доносилось шуршание змеиных шепотков. Они впивались отравленными зубами под кожу, расчерчивали разум осколками образов.

– Ты никто! Никто! Просто тень! Оставайся с нами, больше тебе нигде нет приюта, – продолжали твердить голоса, множество голосов. На самом ли деле? Или только в голове? Или сам Змей Хаоса, властвуя над этим местом, посылал дурные видения, склоняя на свою сторону?

Адхи взывал к искре Белого Дракона, но здесь, среди смрада и плесени, под гнетом чувства вины, не хватало силы для легенд шамана. Мелькали только насмешливые сомнения кудесников. Когда-то здесь – и везде – горел воздух, когда-то мир погибал… Мир погиб, как и стойкость Адхи. Он опустился на колени, обнимая себя руками.