Легенды, рассказанные в пути

Жена склонилась над раненым мужем, дала ему напиться, сменила повязку на раненой руке. Олений мох ягеля, положенный на рану, дезинфицирует ее и облегчает заживление, а тепло и покой позволяют забыться и преодолеть боль.

Прошло несколько часов. Охотник не сказал еще ни слова, его лицо окаменело, губы сжались, и сквозь зубы с легким свистом выходил воздух при каждом выдохе.

Подошли дети. Пытались что-то спросить, о чем-то поговорить с отцом и испуганно отшатывались, наткнувшись на невидящий взгляд, глядящий куда-то вдаль сквозь них, и не услышав в ответ на вопросы ни одного слова.

Пришел вызванный женой отец главного охотника. За ним, пригнувшись, вошла в ярангу и мать.

– Люди вернулись с хорошей добычей, – сказал отец. – Мы хорошо перезимуем и встретим солнце, имея достаточно сил и еды для начала весенней охоты. Я думаю, к этому времени раны твои заживут, и ты сможешь принять в ней участие.

– Я больше никогда не смогу принять участие в охоте как главный охотник, – ответил сын и со стоном отвернулся к стенке. – Мои руки никогда не вернут себе прежней силы, и мой удар не будет так силен и точен, как это должно быть у главного охотника.

– Но ты сможешь учить молодых. Ты должен поднять своих детей.

– Я никому и ничего не должен. Я не хочу жить, как старик, который не может поднять оружие и не может возглавить охоту. Я хочу умереть главным охотником, чтобы дети помнили и гордились своим отцом, и я думаю, что это самое правильное.

– Перестань плакать, – обратился он к жене, – а то ты не сумеешь найти себе нового мужчину и тебе будет трудно поднять наших детей.

– Я не понимаю, – ответила женщина, – тебя не первый и не второй раз ранят на охоте. Но сегодня почему-то ты, вместо того чтобы лечиться и выздоравливать, начинаешь рассуждать о смерти.

– Замолчи. Как я могу, несколько лет пробывши главным охотником, вернуться снова к тому времени, когда я загонял скот и добычу для других, когда я был только помощником на охоте и среди последних во время великих праздников и советов вождей.

– Тебя никто и никогда не изгонит ни из круга вождей, ни из места в совете, и ты прекрасно знаешь об этом, – сказал отец. – Раненые не теряют уважение в отличие от трусов.

– Но и не приобретают его, о них не слагают песни и не рассказывают в длинные вечера у костров. И если уж мне суждено умереть в известности, то, может быть, легче и честнее уйти сейчас.

Настала ночь. Всю ночь в яранге слышалось тяжелое дыхание хозяина, возня и повизгивание собак около их корыта за тонкой стенкой. Наутро, подойдя к лежанке мужа, хозяйка испугалась, увидев его враз осунувшееся лицо. Он улыбнулся через силу.

– Потерпи, я скоро уйду.

– Замолчи! – закричала женщина. – Ты не можешь бросить меня с детьми.

– Но я не могу и оставаться главным охотником после этого ранения.

– Какая мне разница! Главное, чтобы ты был жив и приносил свою часть добычи с охоты, чтобы у меня был жив муж, а у детей – отец.

– Глупая женщина. Твой муж не может быть вторым, третьим, десятым. Он может быть либо первым, либо мертвым. И раз мне не суждено быть первым, я должен искать свой путь в страну мертвых.

– Кто тебе сказал, что ты не можешь быть первым?

–Ты что, не понимаешь, что с такими руками нельзя быть первым на охоте?

– Но разве это единственное место для настоящего мужчины?

– Я знаю только его. И могу только это.

– Но, может быть, ты можешь найти что-то другое? Делать оружие, строить лодки, собирать снасти?

– Ты ничего не понимаешь, всему этому надо учиться с раннего детства, а я всегда мечтал быть только великим воином и охотником и не успел, и мечта моя разбилась, как кусочек льда, брошенного на камни. И так же разбилась моя жизнь. И я не вижу дороги.

– Ты ее и не можешь увидеть, уткнувшись носом в грязные шкуры и оплакивая свою конченую жизнь, – тяжело вздохнул отец. – Я тоже был молодым, сильным и здоровыми и сидел первым в ряду вождей у могил Великих Предков. И все кончилось, и я остался жить, и счастлив видеть своих детей и внуков и встречать людей после зимней и весенней охоты.

– Но ты успел прославить свое имя. И песни о твоих делах еще долго будут ходить от селения к селению и после твоего переселения в страну мертвых. А я не успел ничего. Это всего лишь вторая охота после того, как я вышел на тропу великого охотника. И нет передо мной дороги для жизни.

– Дорога есть всегда. Но в сумерках отчаяния и боли ее невозможно увидеть.

– Я не верю тебе. Я не трус, и если бы был хоть один шанс, я бы не плакал, а искал его как самую важную добычу. Я смело гляжу в глаза смерти, которая стоит на моем пути, и нет у меня иной дороги.

– Ты не можешь ее увидеть, потому что ты боишься, боишься взглянуть в лицо своему самолюбию, боишься начинать с самого начала учиться иному искусству, иному ремеслу и пройти путь от ученика до мастера. Боишься жить и боишься не боли, но слабости. Не славы, но бессилия.

– Что же мне делать? Ты такой старый и мудрый, ты можешь научить меня, как и чему учиться? Куда идти?