Легенды Седого Маныча

Матвей отмахивался: сказки все это, нет на свете никакой Маревны. Обещал он своей невесте Насте в городе устроиться, а потом и ее туда забрать. В общем, настоял на своем. Взял флягу с водой, каравай хлеба и отправился в путь. А перед этим, то ли в шутку, то ли всерьез, попросил Настю:

— Чтобы Маревна меня не околдовала, люби меня крепче, думай обо мне каждый день. Вот твоя любовь дорогу-то мне и укажет.

Перекинул через плечо суковатую палку, выдернутую из плетня, зацепил за сучок котомку и пошел в рассветный час по пыльной дороге, потом свернул в степь, решил прямиком пройти, чтобы путь сократить. Шел два дня по степи и дивился ее пустоте: кругом полынь да ковыль и ни одной живой души. Ночевал прямо на земле, прогретой за день солнцем. А когда земля начинала остывать, он поднимался и при зыбком свете угасающих звезд осматривал степь. И до чего же она была порой похожа на родимый Маныч! Смотришь и не поймешь, то ли это ковыль от ветерка колышется, то ли волны по озеру перекатываются.

В безбрежном просторе причудливо гуляли какие-то тени: то ли отражения низко плывущих облаков, то ли души погибших путников. И вспоминал тогда Матвей слухи о тех, кого «замордовала» степная царица. Говорили, кто ее увидит, тот неотступно будет за ней ходить, пока совсем с дороги не собьется и не упадет без сил. Тут и растерзают его дикие звери, истлеет он под жарким солнцем, а тоскующая душа его пойдет бродить по ковылям, наводя страх на каждого, кто отважится в одиночку ходить по бескрайней степи.

На четвертый день пути Матвей почувствовал, что ослаб. Поглядел на оставшийся кусочек хлеба величиной с пол-ладони и медленно, боясь уронить хоть крошку, съел. Опрокинул фляжку, в которой была вода, — оттуда не вылилось ни капли. Оглянулся вокруг — ни ручья, ни даже болотца. Полдня терпел, а когда солнце стало прямо над головой, почувствовал, что мутится у него разум от жажды.

Присел передохнуть, осмотрелся. Кругом стоял неподвижный ковыль, а над ним дрожало марево, поднимаясь к небу теплыми потоками. Долго смотрел перед собой совсем обессилевший Матвей, надеясь увидеть хоть какие-то признаки жилья или такого же, как он, заблудившегося путника. Появись хоть одна живая душа, ему стало бы легче. Но никого! Ум у него совсем помутился. В груди словно костер развели. «Пропаду, — безнадежно подумал Матвей, — ведь пропаду!».

И вдруг в плывущем над степью мареве стал он различать очертания женской фигуры. Вздрогнул Матвей: уж не Маревна ли сама? Видать, она и есть. Высокая, статная, в полупрозрачном голубоватом платье и с длинной голубой косой, она стояла над степью неотразимо прекрасная и слегка колыхалась, будто туман на ветру.

У Матвея сердце шибко-шибко забилось при виде этакой красы. А Маревна протянула к нему руки, приглашая встать. Потом повела рукой над степью. Матвей поднялся, будто во сне, чувствуя, что не совладать с ее волей. И тут увидел…волны! Да не Маныч ли это родимый? Не к нему ли он снова вернулся?

Волны плавно катились одна за другой. Маревна, покачиваясь на волнах, улыбалась и, слегка поводя рукой, все звала и звала Матвея к себе. А где-то над ним, наверху, звучала нежная музыка, будто высоко в небе пели волшебные свирели. И забыл Матвей о рассказах бывалых людей, об их предостережениях, кинулся к Маревне, не сводя с нее глаз, кинулся к воде и думал, как припадет сейчас к краю платья царицы, как окатят его прохладные волны. И такой радостью наполнилась его душа, какой он никогда до того не испытывал.

Он шел все быстрее, почти бежал, а недосягаемые волны откатывались все дальше, и Маревна плыла над ними, как прекрасное видение, и притягивала к себе своей неописуемой красотой. А когда Матвею показалось, что он уже настиг ее и вот-вот коснется полупрозрачного платья, будто сшитого из голубого воздуха, он споткнулся и упал без сил.

Вот и пришел ему конец, никто не узнает, где истлеют его кости, думал он. И тут на минуту пришел в разум. Неужто даст погубить себя ни за что, ни про что? Неужто не одолеет силу Маревны? Он приподнял голову и, глядя на степную царицу, горячо прошептал: «Заманиваешь, проклятая? Так знай же, не пойду я больше за тобой! Настенька моя краше тебя!»

Маревна сильно колыхнулась от такой обиды, потом мелко-мелко задрожала и медленно растаяла. Только голубая струйка, тянувшаяся к небу, напоминала о ней. И сразу исчезли синие волны. О чудном видении напоминал только легкий звон в ушах. А сквозь него пробивался еле слышный голос Насти: «Люблю тебя! Помню и жду!»

Матвей увидел, что лежит у края житного поля, которое слегка колышется в знойном мареве, напоминая волнующееся море. Тяжело дыша и все еще ощущая непостижимую силу Маревны, он потрогал голубоватый колос с длинными усиками: вот-вот начнет созревать. «Значит, люди близко, коли рожь растет», — осенило его. И он побрел прямо через поле, раздвигая упругие стебли.