– Он много трудится – собирает ягоды, запасает мед и сочиняет стихи. Он иногда дает нам с братом Мышей взаймы стрекозку или клубничку. Ква! Квоша добрый! Он тоже хочет, чтобы его сочинения прославились в Великом Лесу, но Мыша считает, что это невозможно.
– Почему?
– Не знаю, – развел лапы в сторону жаб. – Может, он завидует Квоше? Ква? Один Квошин стих недавно снискал маленькую, ква, популярность! Кое–кто в Великом Лесу даже стал фанатом Квоши.
– И Мыша злится на это?
– Ква!
– Квоша мне приятен. Я не знаком с ним, но то, что он не пребывает в творческой праздности, как твой брат или в грезах о «соточке» стрекозок, как ты, говорит о его прагматичных взглядах на жизнь и свободе от гедонизма, как философии в целом. Вы, Островские, тоже хорошие, но Симпапулькинс не сидит на хвосте ровно и не возлагает надежды на случайно упавшее с неба богатство.
– Ква? Гедонизм? Что это?
– Этическое мировоззрение, утверждающее, что удовольствие и наслаждение – есть высшее благо и только этим стоит жить.
– Ква! Однозначно!
– Что?
– Стоит жить! – мудро квакнул Квакуша Островский.
– С этим не поспоришь! – кивнул я, заваливаясь спать.
Проснулся я с больной головой и привкусом какой–то гадости во рту. Может мне этот Квакуша приснился? Почему бы и нет. Такое бывает, когда переутомишься, всякие полуночные видения.
Я наскоро умылся, скудно перекусил и влез в седло Юнивайна… Если все–таки Квакуша, Мыша и Квоша существуют, то пусть у них все сложится хорошо! Вселенная, я желаю этого!
Прошли еще не одни сутки, прежде чем я вырвался из кущ Великого Леса. Юнивайн рысью побежал по травянистому полю, а я, впервые за долгое время, смог хоть немного расслабиться – обитель живорезов, наконец, осталась позади.
Мы скакали и скакали… Изредка, когда призрачный конь сбавлял темп, я видел сожженные избы и хибары, пепелища и груды гниющих трупов – как людей, так и живорезов. Здесь прошел Дороторогор и его Хрипохор…
Роуч, возведённый на Криде в стародавние годы, был полностью разрушен. Успели ли его жители спастись в глубине Криды – в капище древней расы галанов и захватчиков н’гарини, или их всех предали мечу? Шилли, друг мой… Твой Кулуат Хель – красивое и уютное поместье есть теперь только в моих воспоминаниях. Дина, Лешпри, Хельберты, я бы все отдал, чтобы только вы не погибли! Сейчас я кусаю кулак до крови, но не могу свернуть со своего пути и узнать – как вы… Энтони Фришлоу, бургомистр–крючкотвор, тебя мне тоже жалко… всех вас…
Все вперед и вперед на Юнивайне…
Осприс мне проезжать не пришлось – призрачный конь взял куда–то в сторону от Змейчатого Тракта…
Ильварет! Я возвращаюсь с Филиринилем!
Грозный, неприступный город – столица и житница Карака, по–прежнему реял собственными стягами кабана и королевского Дома!
Я буквально ворвался в его ворота Одичалый, далее промчался по площади Союза, лишь мелком кинув взор на часы Гонг Дракона, смастеренные Щидом Вало, миновал парк из Ририий – раскидистых деревьев с ветками–руками, перемахнул через мост, покрывающий Туманную Пляску, вильнул в проулок за Ноклиданом – таинственной библиотекой и единым разом проскочил все порожки лестницы Тысяча и Одна. Отпустив Юнивайна в Лес Скорби, предварительно от всего сердца поблагодарив его за помощь, я зашел в «Гордость Вара». Стража пропустила – меня узнали. Размашисто шагая по вестибюлю замка, я почти сразу поймал дворецкого, который сообщил мне, где сейчас находится королева. Я поднялся на два этажа выше и перешел в Храмовое крыло замка. Там я отыскал часовню Ураха. Грязный, запыленный, в рваной одежде, пропитанной потом и кровью, я переступил порог священной обители Всеотца. Констанция Демей (одна) стояла на коленях и молилась перед гигантской статуей Бога Света.
– Услышь, меня, Отец, услышь, услышь, пожалуйста, услышь… – шептала королева.
– Он слышит Вас, Ваше Величество, – тихо сказал я, становясь за спиной Констанции Демей.
Королева медленно повернулась и в ошеломлении закрыла рукой рот. Я опустился рядом с ней и положил у ее ног Филириниль.
– Я исполнил Клятву.
– Всеотец наш Небесный… – только и сказала Констанция Демей, беря в руки меч Легии. Потом она собралась, но все же с глазами полными слез, спросила:
– Остальные?
– Я – теперь единственный, Ваше Величество…
– Расскажите мне все, мастер Калеб…
Мы уселись на скамейку у ризницы. Под колыхание свечного пламени, переливы света, проникающего сквозь слюдяные окошки, и отдаленные птичьи крики, я поведал королеве Соединенного Королевства все то, что с нами приключилось после того, как мы дали ей присягу – умереть или вернуться с Филиринилем. Констанция Демей ни разу не перебила меня, и только прикладывала к глазам платок, когда я четыре раза сказал: «погиб (погибла), герой»…
Когда я закончил говорить, взяла слово королева. Ее новости для меня были таковы: