Легенды Западного побережья Том 2. Прозрение

Но почему он должен умереть? А что, если поэт вовсе и не это имел в виду? Ведь он не говорил, что Эней умрет; он сказал только, что его царствование продлится три года. Так, возможно, он просто откажется от трона и передаст бразды правления Асканию? А сам будет жить да поживать и проживет долгую счастливую жизнь, которую вполне заслужил? Почему же мне это раньше-то в голову не пришло?

Мысль об этом настолько меня ошеломила и захватила, что я так больше и не уснула, а утром, когда Эней проснулся, едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Отдай свое царство Асканию!»

Впрочем, у меня хватило ума не предлагать ему этого. Но через день или два я все же спросила – словно просто так, из праздного любопытства, – не думал ли он когда-нибудь о том, чтобы сложить с себя бразды правления и жить, как самый обычный человек.

Эней быстро глянул на меня, и в его темных глазах блеснула молния.

– Подобного выбора у меня не было, – сказал он, – ведь я племянник Приама и сын Анхиса.

– Но сейчас ты живешь в другой стране, и, возможно, здесь твои славные предки менее важны, чем твои сыновья.

– Если я и допущу подобную мысль, то что потом? – сказал он после некоторых раздумий. – Я самой судьбой послан, чтобы править здесь. Гектор и Креуса вставали из могил, чтобы сказать мне, как именно я должен поступить. Мне предначертано было привести своих людей в эти западные края, основать здесь город и править в нем. И жениться, и родить сына... И вряд ли ты можешь утверждать, Лавиния, что я не исполняю свой долг. – Если сперва он говорил очень серьезно, то теперь с трудом сдерживал улыбку.

– Никто и никогда не стал бы этого утверждать! – горячо воскликнула я. – Но ведь все перечисленное ты уже сделал! Ты выполнил все, что велела тебе судьба, как бы тяжело тебе ни приходилось в жизни! Все эти странствия по морям, штормы, кораблекрушения, гибель товарищей, необходимость сражаться и побеждать даже после того, как ты наконец достиг поставленной цели... Ты уже стал царем, Эней, ты заложил основу своей династии! Неужели тебе никогда не хотелось сказать себе: ну вот, я и совершил все задуманное, может, теперь мне пора отойти в сторону и немного отдохнуть в тихой гавани?

Он некоторое время внимательно смотрел на меня – ласковым задумчивым взглядом – и явно пытался понять, почему я так говорю, но не находил ответа. Наконец он сказал:

– Но Сильвий пока еще слишком мал, чтобы я мог отойти в сторону.

Я была настолько напряжена, что эти слова заставили меня рассмеяться.

– О да! Сильвий еще слишком мал! А вот Асканий...

– Ты хочешь, чтобы Лавиниумом правил Асканий? – Похоже, подобная мысль потрясла его до глубины души; у него даже выражение лица переменилось, стало жестким, суровым, хотя и ненадолго; вскоре взгляд его опять потеплел; видимо, он решил, что догадался, почему я прошу его оставить трон. – Но Лавиния, дорогая моя жена, ты не должна так сильно за меня тревожиться! И, кстати, куда безопаснее быть царем, чем обычным воином. Да и в любом случае никто из нас не знает дня своей смерти; тут мы не вольны распоряжаться. И нет нам от нее спасения. Ты же и сама это прекрасно понимаешь.

– Да, понимаю.

Он обнял меня, желая ободрить и утешить, и я крепко к нему прижалась.

– Но неужели ты и вправду готова отказаться от царского трона, лишь бы избавить меня от хлопот, связанных с управлением страной? – удивленно спросил он. А я, пожалуй, совсем и не думала над тем, какая участь будет уготована мне самой. Эней между тем продолжал, явно начиная меня поддразнивать: – Кто же займет твое место? Коли так, нам надо немедленно женить Аскания! – Уж кто-кто, а Эней-то прекрасно понимал, сколь ужасна для меня мысль о том, что придется передать заботу о моем народе и моих пенатах какой-то чужой женщине. Я просто в отчаяние пришла; мне было ужасно стыдно и казалось, будто меня поймали на лжи, на жалком обмане, на глупой проделке. Я даже ответить ему не могла и покраснела так, как это часто со мной бывает – с головы до ног. Эней заметил мое смущение, нежно меня поцеловал, и я почувствовала, как в нем разгорается страсть. Мы с ним находились во внутреннем дворике, и рядом не было никого.

– Идем же, идем скорей! – нетерпеливо воскликнул он, и я, все еще полыхая румянцем, последовала за ним в спальню, где наш диалог обрел уже совершенно иную форму.