Легион

— Существуют сотни способов применения, — сказала Моника. — Обеспечение правопорядка… Шпионаж… Восстановление истинного хода исторических событий… Наблюдение за ранними стадиями развития планеты в научно-исследовательских целях…

— Разоблачение древних религий…

Она подняла на меня бровь:

— Так значит, вы человек религиозный, мистер Лидс?

— Какая-то часть меня. — Это была чистая правда.

— Хорошо, — сказала она. — Давайте предположим, что христианство — обман. Или, возможно, движение, инициированное группой людей с самыми благими намерениями, которое слишком разрослось. Разве не будет во благо раскрыть это миру?

— Я не достаточно подкован, чтобы вести подобные споры, — ответил я. — Вам нужен Тобиас. Он у нас философ. Но сейчас, я думаю, он спит.

— Вообще-то, Стивен, — сказал Тобиас, наклоняясь между нашими креслами, — эта тема мне довольно любопытна. Кстати, Стэн отслеживает наш маршрут. Говорит, впереди, возможно, нас ждет небольшая тряска.

— Вы на что-то смотрите, — заметила Моника.

— Я смотрю на Тобиаса, — ответил я. — Он желает продолжить беседу.

— Я могу говорить с ним?

— Думаю, да. Через меня. Хотя предупреждаю, игнорируйте все, что он говорит о Стэне.

— Кто такой Стэн? — спросила Моника.

— Космонавт, которого слышит Тобиас. Предположительно летает где-то на околоземной орбите в искусственном спутнике. — Я перевернул страницу. — Стэн в основном безвреден, он делает нам прогнозы погоды и тому подобное.

— Ага… понимаю, — сказала она. — Стэн — один из ваших особенных друзей?

Я засмеялся:

— Нет. Стэн не настоящий.

— Я думала, вы сказали, что никто из них не настоящий.

— Ну, да. Они мои галлюцинации. Но Стэн — это нечто особенное. Только Тобиас слышит его. Тобиас — шизофреник.

Она удивленно моргнула:

— У ваших галлюцинаций…

— Да?

— У ваших галлюцинаций галлюцинации?

— Да.

Сбитая с толку, она откинулась в кресле.

— У них у всех свои проблемы, — сказал я. — У Айви трипофобия,[10] хотя она в основном держит ее под контролем. Просто не подходите к ней с осиным гнездом. У Армандо мания величия. У Адолин обсессивно-компульсивное расстройство.[11]

— Будь добр, Стив, — обратился ко мне Тобиас, — скажи ей, что я считаю Разона очень смелым человеком.

Я повторил его слова.

— Почему это? — спросила Моника.

— Быть одновременно и ученым, и верующим — значит поддерживать внутри себя шаткое перемирие, — ответил Тобиас. — Наука принимает только те истины, которые могут быть доказаны — в этом ее суть. А основа веры — это истина, как она есть, как нечто, не требующее доказательств. Поэтому Разон смелый человек, если решился на это. Независимо от того, что он там выяснит, одна из двух дорогих его сердцу идей будет опровергнута.

— Он может быть фанатиком, — заметила Моника. — Слепо идущим вперед, пытающимся найти окончательное подтверждение своей правоты.

— Возможно, — ответил Тобиас. — Только настоящему фанатику не нужны доказательства. Доказательства ему дарует Господь. Нет, я вижу здесь нечто иное. Мужчину, жаждущего объединить науку и веру, первого — возможно, за всю историю — человечества, кто действительно нашел способ направить науку на выяснение нерушимых религиозных истин. Я нахожу это благородным.

Тобиас откинулся в кресле. Пока Моника сидела в раздумье, я пролистал последние страницы книги и запихнул ее в карман переднего сиденья.

Кто-то потревожил занавески, проходя из салона эконом-класса в первый.

— Здравствуйте! — донесся до нас приближающийся по проходу приветливый женский голос. — Я не могла не заметить, что у вас здесь свободное место, и подумала, может, вы позволите мне занять его.

Новоприбывшая была приятной круглолицей девушкой лет тридцати со смуглой индийской кожей и темно-красной точкой на лбу. На ней была замысловатая красно-золотистая одежда с такой индийской штукой вроде шали, которая перекидывается через плечо и оборачивается вокруг тела. Я не знаю, как они называются.

— Это че такое? — спросил Джей Си. — Эй, Ахмед. Ты же не собираешься взорвать самолет, правда ведь?

— Меня зовут Калиани, — ответила она. — И я совершенно определенно не собираюсь ничего взрывать.

— Оу, — произнес Джей Си, — какое разочарование. — И, закрыв глаза, он откинулся назад. Скорее притворившись, что закрыл глаза, потому что через щелочку прикрытых век одним глазом все-таки продолжал наблюдать за Калиани.

— Зачем мы его держим? — спросила Айви, потягиваясь и прогоняя дремоту.

— Вы вертите головой по сторонам, — сказала Моника. — Мне кажется, я пропускаю целую дискуссию.

— Так и есть, — ответил я. — Моника, познакомьтесь с Калиани. Новый аспект, для которой мы держали свободное кресло.

Широко улыбаясь, Калиани бойко протянула Монике руку.

— Она не видит тебя, Калиани, — сказал я.

— Ой, точно! — Калиани закрыла лицо ладошками. — Извините, мистер Стив. Для меня все это так ново.

— Все в порядке. Моника, Калиани будет нашим переводчиком в Израиле.

— Я лингвист, — сказала Калиани кланяясь.

— Переводчиком… — промолвила Моника, взглянув на книгу, которую я убрал. Книгу о лексике, синтаксисе и грамматике иврита. — Вы только что выучили иврит?