Легион «белой смерти»

Другие свидетели после долгого изучения специального оборудования — фотокамер, проявленной пленки, радиоаппаратуры, магнитофонов и т. д. — сделали вывод, что оно использовалось для разведывательных целей и что задачей полета являлся шпионаж.

Затем наступил обеденный перерыв. На этот раз я остался в окружении охраны. Они явно чувствовали, что я готов удрать, и были полны решимости не дать мне такого шанса.

Когда в 4 часа 30 минут началось второе заседание, я понял, почему еще раньше Руденко задавал вопросы о пистолете.

Свидетель-эксперт, подполковник инженерных войск, заявил: «Пистолет предназначен для бесшумной стрельбы в людей при нападении и обороне».

Теперь меня пытались представить как потенциального убийцу, хотя мое оружие было только 22 калибра.

Я сказал, что пистолет был дан мне только для охоты, с этой целью я его и взял.

Председательствующий:— Подсудимый Пауэрс, вы знаете, что на высоте 68 тысяч футов трудно охотиться на дичь?

— Да, знаю. Я должен был его использовать только в случае вынужденной посадки.

Другие эксперты изучали взрывной механизм. И здесь не обошлось без намеков.

«Были обнаружены элементы схемы дистанционного управления… Предохранитель может быть механически связан с любой частью самолета, которая отделяется, когда пилот покидает самолет: например, с системой катапультирования».

Короче говоря, подразумевалось, что если бы я воспользовался катапультой, то взорвался бы вместе с самолетом.

Поскольку элементы системы дистанционного управления отсутствовали (подозреваю, что, скорее всего, они просто не были представлены в качестве вещественного доказательства), у меня не было никакой возможности доказать обратное.

Когда дело дошло до обсуждения вопроса о булавке с ядом, было заявлено, что ее «нашли в том месте, где упал самолет, пилотируемый Пауэрсом». Очевидно, они не хотели признаться в том, что ее пропустили во время трех обысков, а обнаружили лишь после того, как я был доставлен в Свердловск.

Прекрасно зная, какое впечатление это произведет на аудиторию, они максимально использовали эту булавку в пропагандистских целях. Эксперт показал на суде: «Иглой, извлеченной из этой булавки, подопытной собаке был сделан подкожный укол в верхнюю часть левой задней ноги. Через минуту после укола собака повалилась на бок, при этом наблюдались резкие дыхательные движения грудной клетки, сопровождавшиеся хрипом, цианоз языка и видимой части слизистой оболочки. Через 90 секунд после укола дыхание полностью прекратилось. Три минуты спустя после укола сердце остановилось и наступила смерть».

Не удовлетворившись этой ужасной сценой, эксперт перешел к описанию аналогичных опытов с белой мышью и наконец сделал вывод: «Учитывая необычайно высокую токсичность и характер воздействия этого яда на животных, а также сравнительно большую его дозу на острие иглы, можно считать, что если человеку сделать укол такой иглой, отравление и смерть наступят так же быстро, как и у животных».

Так прошел еще день работы суда.

После окончания заседания Гринев провел со мной беседу. Ему не понравился ход суда. Почему, спрашивал он, я не сумел отмежеваться от реакционных милитаристов, которые планируют подобные полеты, хотя для этого у меня были большие возможности?

У меня был соблазн ответить, что и он не сумел отмежеваться от обвинения, но я просто выслушал его.

Завтра — последний день суда. После обвинительной речи Руденко и выступления защитника, сказал Гринев, мне представится последняя возможность обратиться к суду перед вынесением приговора. Если я хочу получить наказание мягче, чем смертный приговор, необходимо внести три изменения в мое последнее слово.

Заявления о том, что я сожалею о своих действиях, будет недостаточно. Я должен сказать, что «глубоко раскаиваюсь и сожалею».

Я должен заявить, что не испытываю никаких враждебных чувств к советскому правительству.

И в заключение я должен сказать, что «глубоко сожалею и лично отрекаюсь от агрессивных замыслов Соединенных Штатов, направленных на развязывание войны».

Я согласился на первую поправку, принял в несколько измененном виде вторую и полностью отверг третью.

Хорошо, я добавлю, что «глубоко раскаиваюсь и сожалею», хотя и против своей воли.

Что же касается того, что я не испытываю враждебных чувств к советскому правительству, то я не могу с этим согласиться. Я бы желал сказать, что не испытываю враждебных чувств к русскому народу.

Однако поносить свою страну я не намерен. В каких бы выражениях это мне ни предлагалось. Я этого не скажу. Будь что будет, но это мое окончательное решение.

Мы разработали другой вариант, но у меня сложилось впечатление, что Гринев еще вернется к своим попыткам заставить меня поносить Соединенные Штаты.

Я оказался прав.