Легион. Книги 1-9

Однако далеко не на всех финикийцев этот монолог произвел должное впечатление. Посреди «выступления» Федор ощутил короткий толчок в бок и отвлекся ненадолго. Это был Леха.

— Слушай, командир, — указал Ларин на странные таблички с иероглифами в руках у «толмача», — чего этот мужик делает? Не пойму. Приговор нам, что ли, читает?

— Почти, — нехотя отозвался Федор, так как его лишили удовольствия дослушать монолог до конца.

— Может, ты уже понял, что этот, с татуированными глазами, нам напророчил?

— В общих чертах. По-моему, он пытается сказать, что кто-то… кажется, именно мы, оскорбили это их главное божество. Как его там… Питао-Ша или Шо, точно не понял, — проговорил неуверенно Федор, поглядев на «толмача», который к тому времени уже закончил свою обвинительную речь.

Тот закивал почти радостно и подтвердил:

— Питао-Шоо!

— Ну вот, — продолжил «переводить» Федор, приободрившись, и поглядывая на хмурые лица вождей. — Этот Питао-Шоо рассердился, а затем случилось что-то… непонятное. Не то шум поднялся, не то грохот… А вообще, мне кажется, они утверждают, что своим появлением мы вызвали землетрясение.

— Мы? — возмутился Ларин. — Еще чего. Этак они на нас всех собак повесят.

Он сплюнул под ноги ближайшему охраннику, отчего тот вздрогнул, словно это была не слюна человека, а яд гремучей змеи. Охранник даже немного отвел свою ногу в кожаном сандалии.

— Ну убили ягуара, это было, — не стал отрицать Леха, посмотрев на главного вождя, который в свою очередь буравил пленников немигающим взглядом, — так он сам на нас набросился, что оставалось делать. Но никакого Питао-Шоо мы не трогали. Это наговор!

Уловив в словах Ларина нотки неповиновения, неожиданно прервал обет молчания тот самый вождь, что захватил их в плен. Он в гневе что-то прошипел на своем непонятном наречии, тряхнул черными косичками, и жестом что-то приказал военачальнику. Стоявший до сей поры недвижимо военачальник сапотеков отточенным движением вновь надел свой блестящий шлем на голову и лишь после этого шагнул вперед. Наклонившись, он поднял одной рукой фалькату, а другой кожаный нагрудник предводителя скифов и протянул их финикийцам, как бы предъявляя доказательства вины.

— Ну да, оружие наше, — не стал отнекиваться Леха и даже слегка подался вперед, показав, что собрался встать во весь рост, — вы нам его еще ближе пододвиньте, и тогда я вам покажу, как с ним надо управляться.

Но военачальник сапотеков, похоже, быстро научился понимать по-финикийски. Он шагнул назад, опустив фалькату и нагрудник. Доказательств ему лично не требовалось. Сапотек в золотом шлеме уже имел возможность убедиться, как обращаются со своим грозным оружием пленники. Встав на место, он встретился взглядом с Федором. Его взгляд был жестким и твердым, словно Чайка вновь скрестил с ним клинки. «Да, никакой благодарности парень, похоже, не испытывает, — поймал себя на мысли Чайка, — может, Леха был прав? И зачем я ему жизнь оставил. Прикажи ему вождь сейчас же свернуть нам шеи, сделает это с превеликим удовольствием».

Но вождь, тот, который взял их в плен руками сапотека в золотом шлеме, пока не торопился это сделать. Напротив, он взял фалькату и внимательно изучил ее взглядом, словно видел впервые. Затем опустил и тихонько стукнул концом острия о камень. Раздался звон и при этом вырвался небольшой сноп искр.

— Не затупи мне оружие, — вырвалось у Федора, который не мог терпеть, когда кто-то играется его фалькатой, а потому добавил, не сдержавшись: — Оно мне еще пригодится, чтобы голову тебе отрубить.

Вождь уловил агрессию Чайки, но не подал вида, а только посмотрел на «переводчика», и тот, указав на клинок, что-то вопросительно взвизгнул.

— Да, это мое оружие, — подтвердил Чайка, — называется фальката.

«Толмач» внимательно выслушал ответ и, указав на клинок, повторил:

— Фал-ка-таа…

— Именно, — кивнул Федор, немного обрадованный, что у них наметился кое-какой диалог.

Один вождь сапотеков посмотрел на другого, а затем подал неуловимый сигнал «переводчику», однако не укрывшийся от глаз Чайки. Тот отложил большинство своих табличек и, взяв лишь одну, сделал шаг к Федору, которого здесь все сапотеки уже давно «рассекретили» и держали за старшего, несмотря на то что Леха говорил гораздо громче.