Легион обреченных

Позавтракав консервами, они выехали кружным путем в Винницу, где размещался штаб мотомеханизированной части, к которой была прикомандирована группа «Джесмин». Казалось, Геллер нарочно не спешил известить начальство — оставил Таганова в пивном баре для немецких солдат и куда-то исчез. Вернулся он не скоро. Устало буркнул что-то об умопомрачительном немецком педантизме и казенщине, помолчав и будто вспомнив, добавил, что еле-еле разыскал штаб, но там не захотели разбираться, сказали, что у них и без дурацкого «Джесмина» своей неразберихи хватает — русские жмут, в клещи захватывают.

— Где жмут? — с недоумением спросил Таганов. — Как это?..

— На фронте, — неопределенно ответил Геллер. — А дьявол их разберет! Знаю лишь, что творится неладное. Гонят наших отовсюду. Вот и переполох в штабе. Все злые как собаки цепные, не подступишься ни к кому. А в чем мы виноваты?..

Кто же он, этот инструктор Геллер? Враг или друг? А вдруг антифашист, подпольщик?.. Или соратник по бесшумному фронту? Может, он-то и сагитировал группу Яковлева бежать? Ашир терялся в мучительных догадках.

Единственное, что удалось сделать Геллеру в штабе — выписать обоим проездные документы до Берлина.

В тот же день к вечеру они выехали обратно. Поезд медленно тащился по уже заснеженным полям, подолгу стоял на станциях и полустанках. Тихо шел на перегонах с только что отремонтированной колеей, мимо не успевших еще догореть вагонов. Видно, партизаны не давали ни минуты покоя оккупантам.

Лежа на верхней полке, Таганов разглядывал немцев, ехавших на побывку или вовсе освобожденных от воинской службы. Среди них было много раненых и искалеченных. Уже не вояки и не работники. И поделом. Кто их звал сюда? Сами сунулись, позарившись на щедрые хлеба России, украинское сало, приволье донских степей, а теперь дай бог унести ноги... И не такие уже спесивые, как раньше, — молчат, не разговаривают.

Угрюмые лица неудавшихся завоевателей несколько оживились, когда за окнами замелькали островерхие крыши, неуклюжие дома с серыми черепицами. У Ашира же зашлось сердце — снова он на чужой земле. Но эту боль тут же вытеснила тревога за судьбу группы. Хоть бы благополучно до своих добрались. Не погиб бы Игам нелепой смертью.

В назначенный день и час Белка напрасно ждала Таганова неподалеку от городской ратуши, где обычно встречаются влюбленные. В следующую среду, поеживаясь от прохладного ветра, Мария снова прогуливалась в условленном месте. И опять напрасно. Тогда она прибегла к крайнему выходу — пришла на запасную явку, но и там Таганов не появлялся. Стрела на связь не вышла.

Нуры Курреев стоял навытяжку перед оберштурмбаннфюрером Фюрстом.

— Выбирай себе нового заместителя, — приказал гестаповец.

— А что с этим? С Осторожным?

— Он вышел из игры. Кстати, сразу же проверишь Эембердыева.

— А Осторожный и Эембердыев разве не одно лицо?

— Не задавай, Каракурт, глупых вопросов! Пора знать законы разведки. Запомни, важно узнать всю правду об Ашире Эембердыеве!..

Фюрст не оговорился, когда так и сказал: «всю правду об Ашире Эембердыеве». Такую фамилию дали Таганову в лагере, а у абвера он значился под кличкой Осторожный. Оберштурмбаннфюрер знал, что поручал, ибо над этим хитроумным ходом долго ломал себе голову. Пусть теперь этот ребус попробуют разгадать товарищи чекисты, если, на самом деле, именно они подсунули ему этого Эембердыева, то бишь Таганова...

В тяжелый четырехмоторный самолет, уже выруливший на взлетную полосу, погрузилось восемь человек. В ярко освещенном салоне Фюрст подозрительно оглядел нахохлившихся агентов. Молчаливые, угрюмые, с непроницаемыми лицами. Не поймешь, что думают, как поведут себя, попав на советскую территорию.

Оберштурмбаннфюрер не доверял туркестанцам, вообще людям, хоть год учившимся в советской школе или работавшим в Советском Союзе — на заводе, фабрике, в колхозе, в учреждении. Недаром русские говорят: сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит. Все унтерменши такие. Это у них в крови. Вон группа «Джесмин», не считая Эембердыева, вся перешла на сторону красных. Он и раньше где-то в душе не доверял ни Яковлеву, ни участникам его группы. Как сердце чувствовало... Может, лучше совсем отказаться от затеи готовить агентов и диверсантов из числа советских военнопленных?

По мере приближения наступающих частей Красной Армии, громивших войска вермахта, удивительная метаморфоза происходила с Фюрстом. Он уже не кичился, как прежде, своим партийным стажем, близостью к высшим фашистским кругам, молчал о допросах, о поездках по концлагерям, где подбирал кандидатов в шпионы и диверсанты. Он походил на нашкодившего кота, вобравшего голову в шею, трусливо жмущегося под стол.

— Мы, немцы, — говорил он теперь Мадеру, — переродились в нацию дрессированных обезьян, бездумно выполняющих чужую волю. Разве я виноват, что выполняю приказы своего начальства? Не исполни, меня самого с землей смешают...