Легион обреченных

— Наверное, хотел перевербовать меня в немецкую разведку. Тогда в странах Ближнего и Среднего Востока велась охота на молодых людей. Немцы свою агентуру готовили в Германии, а у англичан свои базы были в Индии, Иране...

— С кем вы еще общались в Пешаваре?

— С тремя инструкторами-англичанами. Они обучали меня радиоделу, шифру, тайнописи, подделке документов, перлюстрации, владению оружием.

— Надеюсь, вы не забыли их имена, приметы?

— Помню. Я готов изложить все письменно.

Багиев положил перед Атдаевым бумагу и остро заточенный карандаш, спросил:

— Как Кейли определил вашу главную задачу? — Багиев устало поднялся, открыл окно — в кабинет ворвалась предутренняя прохлада.

— Он поставил три основные задачи, — ответил Атдаев. — Первая — внедриться, занять у большевиков руководящее положение. Вторая — искать влиятельные связи, завязывать знакомства с носителями секретов, то есть с партийными и государственными деятелями, военными, крупными учеными и их близкими. Третья предполагала многое. Путем интриг, наговоров, анонимок сеять вражду и недоверие между коммунистами и беспартийными, разлагать трудовые коллективы и партийные организации, создавая в них атмосферу подозрительности и неуверенности в завтрашнем дне. Всячески вносить разлад в ряды партии, компрометировать тех коммунистов, которые занимают руководящее положение...

Атдаев многозначительно помолчал, выпил стакан воды и продолжил:

— Эта тема была любимым коньком Кейли. Я одессит, говорил он, хорошо знаю Россию, а в Одессе живут мои родственники, и служба наша информирована... В Советском Союзе прокатились три волны арестов. Одна в двадцатых и две — в тридцатых годах. Ты думаешь, спрашивал Кейли, они прошли бесследно? Как бы не так! Они вселили в сердца арестованных, репрессированных и их близких злобу на большевиков, на руководителей государства. Тут еще и мы масла в огонь подлили, «помогли» господам чекистам состряпать обвинения на безвинных... А такое не забывается, обида у людей не проходит и с годами. Это чувство остается на всю жизнь, и такими же недовольными, озлобленными они, в свою очередь, воспитывают своих детей. Людской натуре свойственно забывать добро, но зла она не прощает... Таких вот людей, старых и молодых, должен я был брать на заметку.

— И много вы таких приметили? — поинтересовался Багиев.

— На удивление очень мало.

— Так и должно быть. Озлившись на блох, нельзя палить все одеяло. Обидевшись на кого-то, нельзя таить злобу на всю Советскую власть. Но в семье, конечно, не без урода... Как часто вы получали инструкции от Кейли и каким путем?

— Через тайник, в год один раз, в первой неделе мая. Иногда приходят и письма по почте — от мнимых родичей, с шифровкой. Опускают их в Ашхабаде.

— Кого мог использовать Кейли в качестве связного?

— Кого-нибудь из иранских купцов, скотоводов... Точно не могу сказать.

— О чем сообщил вам Кейли в последней шифровке?

— Я извлек ее перед самым арестом. Кейли писал, что Германия в этой войне потерпит поражение, а потому Англия должна будет активизировать подрывную деятельность против СССР. Он напоминал кратко о моих задачах, подбадривал меня, дал знать, что в скором времени мне в помощники пришлют двух агентов, легализованных под надежной «крышей». Видимо, Лондон торопит с созданием в Ашхабаде своей резидентуры. Но когда пришлют и каким образом, этого я не знаю. Кейли должен известить...

То ли почуяв опасность, то ли еще почему, но Каракурт у Черкеза не задержался. Ускользнул он и от Мамедяра. Теперь тот, конечно, насядет на Черкеза: рассчитывайся, мол, за своего землячка, наобещавшего от имени фирмы. Каракурт, словно затравленный зверь, метнулся к знакомому сарайману. Тот был жив-здоров, и, судя по его самодовольному виду, процветал по-прежнему. Он много знал, и нити от него вели куда угодно, даже к шахскому дворцу. Раньше он якшался с англичанами, затем с немцами. С вводом английских и советских войск акции немцев в Иране заметно упали, и те, кто прежде кичился дружбой с немцами, потянулись к англичанам, навязывались в друзья и к большевикам.

И ему никак не обойтись без проклятого сараймана, знающего подходы к английскому консульству. А куда еще податься? К большевикам пути отрезаны. Немцев предал. Узнай они про все, вздернут на первом же суку. Англичане же его «первая любовь», С Кейли они знакомы с двадцатых годов. Правда, Курреев, чувствуя себя за немцами, как за каменной стеной, не единожды пакостил англичанам, но кто знал, что фортуна так изменчива к немцам. Теперь у англичан сила и власть, а немцы горят белым пламенем.

Удивительная это сила — страх. Бывает, он даже труса делает смелым. У Каракурта не оставалось иного выбора, иначе погибнет. И страх придал ему решимости прийти к сарайману, чтобы тот помог выйти на Хороза и при его посредничестве снова пойти на службу к англичанам. Кем угодно — лишь бы уцелеть, лишь бы платили...

Сарайман, выслушав Каракурта, скорбно взглянул на собеседника:

— За день до вступления в Мешхед красных войск Джапара-агайи с семьей отправили в Кветту. Там он умер. Земля ему пухом...