Легион обреченных

Старик почти каждый вечер уходил с набитой сумкой в сторону Кала-Коха, где в долине реки Фарах-Руд стояли под сенью большого сада два одиноких домика. Он приносил не только еду. Сюда наведывались и его сыновья — как правило, на конях с небольшими ношами — и, о чем-то поговорив с Гуртли, возвращались тоже не с пустыми руками. Аллаберды не выходил днем из дома с большими светлыми окнами, а ночевал в соседнем домике с одним окошком. Ночью его охраняли двое стражников, которые чуть свет снимались с поста и удалялись в Фарах.

Сначала Каракурт целую неделю в бинокль следил за загадочными домиками, за всеми, кто приходил. Трижды появлялся Эшши-хан, но всякий раз уходил явно расстроенный, и Курреев радовался, догадываясь, что визиты бесплодны. Наконец, дождавшись вечернего часа, когда Гуртли перешел во второй домик, Каракурт подкрался со стороны, где не было окон, и толкнул дверь. В полупустой комнате, у окна, на коврах за небольшим дестерханом сидел худощавый человек. Увидев незнакомца, он потянулся к подушке, лежавшей рядом.

— Не стоит, Гуртли, — остановил его Каракурт. — Я тоже не с голыми руками...

Тот убрал руку, но все же ближе подвинулся к подушке, недоверчиво разглядывая Курреева.

— Не признал? А я давно ищу тебя — с тех пор, как однажды увидел у английского консульства в Мешхеде, в компании с Кейли, — не моргнув глазом, соврал Каракурт.

— Я что-то не припомню. — Гуртли был спокоен, но следил за каждым движением незнакомца. — Кто ты?

— Не гостеприимен ты, я вижу. Приглашай своего земляка!

— Есть птицы, чье мясо едят, — Гуртли ощупывал глазами Каракурта, стоявшего опершись о дверной косяк, — но есть птицы, которых кормят мясом.

— Ты хочешь сказать, — прищурился Каракурт, — что гость гостю рознь. Одних возводят на почетный тор[17], других сажают у порога. Сейчас не время словами ловчить. — Он без приглашения сел рядом с Гуртли. — Хочешь на волю? Тогда доверься мне, я все сделаю.

— Не такие пытались меня вызволить.

— Эшши-хан, что ли? — Каракурт заметил удивление в забегавших глазах Гуртли. — Я все знаю о тебе, знаю, на кого ишачишь. Я освобожу тебя.

— За меня даже Ишан Халифа вступился, а что толку...

— Англичане тебе не помогут, их скоро погонят из Ирана. России каюк... Когда немцы придут в Афганистан, будет поздно: они отблагодарят только тех, кто им помогал. Я говорю от имени Германии, и ты, брат, доверься мне. У нас дорога одна.

— Что я должен делать? — поинтересовался Гуртли.

— Начни с того, чтобы продукты тебе носили через два дня. Пусть народу поменьше ходит, скажи, что мешают работать.

— А документы будут настоящие?

— Пусть твоя голова не болит. Месяц-другой поживешь под чужим именем, а там наши друзья овладеют Туркменией, Афганистаном. — Каракурт оглядел Гуртли с ног до головы, добавил: — Старую одежду, что на тебе, повесь на видном месте. Обувь тоже оставь. Уйдешь в другом облачении.

...В пасмурное осеннее утро Гуртли, выйдя из домика, направился к реке, где в условленном месте его ожидал всадник с запасным конем. В то же время с противоположной стороны приблизились и спешились трое всадников — Каракурт, Хабибулла с неразлучной камчой и бедно одетый молодой арестант, осужденный за неумышленный поджог помещичьей усадьбы. Через месяц у него истекал срок заключения.

— Переоденься, — приказал парню Хабибулла, когда они вошли в дом и увидели одежду Гуртли, — поможешь здешнему мастеру.

Парень переоделся нехотя, озираясь по сторонам. Раздался глухой щелчок камчи, и бедняга, обливаясь кровью, с зияющей раной на висках повалился навзничь. Каракурт расчетливо нанес ножом удар под левую лопатку, а Хабибулла методично хлестал жертву по лицу... Убедившись, что убитого теперь узнать невозможно, они за ноги оттащили труп в глубину комнаты, облили керосином, подожгли. Когда сели на коней, огонь охватил весь дом.

Стражники, пришедшие к вечеру, забили тревогу. На место происшествия прибыло полицейское начальство, тут же крутился и Хабибулла. Осмотрев обугленный до неузнаваемости труп, все сошлись на одном: Гуртли убит с целью ограбления, и преступники, заметая следы, устроили пожар.

Не успели чины разъехаться, как к пожарищу с двумя всадниками подскакал ни о чем не подозревавший Эшши-хан. Заметив чужих людей, он завернул было коня, но поздно: его с воем и гиканьем окружили, стащили на землю, дали несколько увесистых тумаков. Что потерял этот дикарь в губернаторском саду? А не он ли убил несчастного Гуртли?

— Вы ответите, рабы нечестивые! — Эшши-хан, униженный и оскорбленный, побагровел от злости. — Я пожалуюсь его королевскому величеству! Я — Эшши-хан, сын Джунаид-хана! Отпустите меня сейчас же!..

Не будь там Хабибуллы, намяли бы ему бока да еще в полицейской каталажке насиделся бы, пока разобрались что к чему.