Внутри комнатка была разделена на три секции. В среднем отсеке должен был находиться священник. Эта часть исповедальни была темной, свет сюда проникал лишь через небольшую решетку над входной дверью. Два других отсека также имели отдельные входы и маленькие скамеечки для того, чтобы посетителям было удобно вставать на колени. С обеих сторон располагались ширмы. Когда подходил очередной кающийся, священник приоткрывал край ширмы. Когда же исповедь заканчивалась, он задвигал ширму и открывал другую, с противоположной стороны, где его уже ждал следующий прихожанин.
Утром, примерно в шесть тридцать пять, слева из исповедальни вышел молодой человек, личность его пока не установлена. У него были зеленые глаза, волосы наголо острижены. Одет он был в теплую водолазку Судя по всему, в исповедальне он находился долгое время, потом его место занял Джордж Патерно. В это время покойный, отец Кеннет Бермингэм, бывший президент Джорджтаунского университета, повернулся направо, чтобы выслушать очередного прихожанина. Его личность также оставалась пока загадкой. Говорили, будто на этом джентльмене были белые полотняные штаны и черная шерстяная кофта с капюшоном. Он появился минут через шесть-семь, а вместо него внутрь зашел старичок с целлофановым пакетом. Какое-то время он отсутствовал, потом возвратился, очевидно, так и не исповедовавшись, поскольку сначала шла очередь Па- терно. А последний все еще находился внутри исповедальни. Место старичка занял Маккуи и, так же как и Па- терно, стал дожидаться в темноте. Маккуи был уверен, что священник занят сейчас мистером Патерно. Тот же, в свою очередь, считал, что мужчина в черной кофте еще до сих пор в исповедальне. Но одно было совершенно ясно. Ни до Коулмана, ни до Вольп очередь так и не дошла. Кровь, сочащуюся из-под двери исповедальни, первым заметил Коулман.
— Мистер Патерно?
Патерно опустился на колени в левом отсеке исповедальни. Постепенно он начинал приходить в себя. Услышав свое имя, Патерно взглянул на Киндермана и растерянно заморгал.
— Пока вы находились в исповедальне, — продолжал следователь, — неизвестный в черном стоял с другой стороны, а потом там оказался старичок, и уже после него мистер Маккуи. Вы говорили, будто слышали, как задвинулась шторка с другой стороны. Вы этого не отрицаете?
— Да, все было именно так.
— И поэтому вы решили, что тот, в черной кофте, уже закончил свою исповедь?
— Да.
— А вы не слышали, как священник снова раздвигает ширму? Может быть, он хотел еще что-то сказать ему?
— Нет, не слышал.
Киндерман кивнул и, закрыв дверь, вошел в соседний отсек. Осмотревшись, он занял место священника.
— Сейчас я прикрою ширму с вашей стороны, — объяснил он Патерно. — После этого слушайте внимательно. — Он дернул ширму, а потом очень медленно раз двинул другую — с противоположной стороны. После этого вновь обратился к Патерно. — Вы что-нибудь слышали?
— Нет.
Киндерман задумался. Когда Патерно поднялся с колен, лейтенант остановил его и попросил:
— Пожалуйста, мистер Патерно, не уходите пока. Следователь покинул средний отсек, вошел в правый и встал на колени. Отодвинув свою ширму и разглядев Патерно, скомандовал:
— Закройтесь и слушайте внимательно.
Патерно послушно задвинул ширму. Киндерман протянул руку внутрь среднего отсека, где должен был находиться священник, нащупал там металлическую ручку и попробовал закрыть ширму изнутри. Он задвинул ее почти до конца, а потом, вынув руку, уже со своей стороны нажал пальцами на створку и захлопнул ее. Раздался приглушенный стук.
Киндерман поднялся, вышел из отсека и направился к Патерно. Открыв его дверцу, он молча уставился на свидетеля.
— Теперь что вы слышали? — осведомился лейтенант.
— Вы закрыли ширму.
— А походил ли этот звук на тот, что вы слышали в прошлый раз, когда ждали своей очереди?
— Да, точно такой же.
— Точно?
— Точно.
— Пожалуйста, опишите его.
— Как это «опишите»?
— Ну опишите. На что он был похож?
Мгновение поколебавшись, Патерно заговорил:
— Ну, раздался звук, как будто ширма закрывается, потом наступила тишина, а потом кто-то снова задвинул ее.
— Значит, вы расслышали, что звук прекращался на некоторое время?
— Да, все было точно так же, как сейчас.
— А откуда вы узнали, что ее задвинули до конца?
— Тогда раздался такой же глухой стук. Довольно громкий.
— То есть громче, чем это бывает обычно?
— Да, стук был громкий.
— И не как всегда?
— Да, громче.
— Понятно. А вы не удивились, почему после этого ширму не открыли с вашей стороны?
— Удивился ли я?
— Да, почему вам не открыли.
— В общем, да.
— А когда вы услышали этот звук? Сколько прошло времени, прежде чем обнаружили труп?
— Не припомню.
— Минут пять?
— Не знаю.
— Десять?
— Не скажу точно.
— А может быть, больше, чем десять минут?
— Я не уверен.
Киндерман снова задумался, а потом спросил:
— А не слышали ли вы другие звуки, пока ждали здесь своей очереди?
— В смысле, разговоры?
— Что угодно.
— Нет, разговора я не слышал.
— А бывает так, что вы все же слышите голоса во время чужой исповеди?
— Иногда. Особенно в конце, когда исповедь становится по-настоящему искренней и говорят очень громко,