Легионер

— И ещё одно, сэр. Эта дверь, — кивок в сторону комнаты отдыха, — не звуконепроницаема, в отличие от входной. Мне не нравится молчание Кима. Если бы он ругался, это значило бы, что всё более или менее в порядке. Но он молчит. Значит, либо совсем плохо, либо… либо я попробую его удержать. И ради всех нас надеюсь, что у меня получится.

Ким действительно молчал, ограничившись коротким "Потерпи!", беззвучно произнесенным в самом начале. Первое, что он сделал, даже не снимая повязок — вколол обезболивающее в несколько точек на нижней границе изрядно запачкавшихся, все еще мокрых бинтов. Подождал. Осторожно снял пародию на куртку, выданную Лане на гауптвахте. Добавил ещё несколько уколов, теперь сверху. И только потом начал срезать повязки блестящими кривыми ножницами, холода которых Лана уже не чувствовала. Она вообще не чувствовала сейчас свои руки, и это было восхитительное ощущение. Оказывается, ничего не чувствовать приятно…

Почти ничего. Спина и мышцы плеч — всё-таки она довольно много времени провела в наручниках — тупо ныли. К спинке удобного кресла прислоняться тоже не стоило. Но Ким исправил и это: сначала уколами в районе рёбер, по которым Лана получила от Паркера, потом массажем. Огромные ручищи были нежны и суровы, ласковы и настойчивы, вспышки "правильной" боли под ними означали, что всё идёт так, как и следует быть.

Оттянутое веко, яркий свет тонкого фонарика, какие-то капли, принесшие обожжённым глазам ощущение блаженной мягкости и прохлады; неодобрительное покачивание головы, ещё один укол.

— Вставай. Осторожно. Я страхую, не дергайся.

Ободрение было отнюдь не лишним: бездумная, весёлая голова совершенно не собиралась предоставлять пространство чувству равновесия.

— Идём.

И они вышли в кабинет. Новых лиц в нем не прибавилось, зато прибавилось табачного дыма. Курил генерал Саиди. Курил незнакомый полковник с нашивками юридической службы (такие же совы, каких использовал в качестве герба прайд Зель-Ли; теперь, когда прайды перемешались, знак совы носили все минервари вне зависимости от происхождения). Нервно дымил майор Льюис.

Незнакомцев вообще-то, помимо командующего Дивизионом, было трое. И поскольку за ту минуту, что Лана провела в кабинете до этого момента, никто кроме генерала не открывал рта, она не могла привязать голоса к лицам. А привязать хотелось.

К примеру, кто в ответ на высказывание Паркера о её склонности нарушать дисциплину, поинтересовался, где, в таком случае, отметки о дисциплинарных взысканиях в личном деле? И почему капитан полагает безобидное предложение выпивки участникам боёв подстрекательством к бунту?

Уж точно совсем молодая лейтенант с кожей цвета молочного шоколада, опасливо косившаяся на невозмутимого генерала, не могла высказаться таким образом. Или могла? В тихом омуте… да и после знакомства с Эрнестиной Дюпре Лана не была уверена в своей способности определить пол человека по голосу.

Впрочем, у неё хватало забот и помимо анализа услышанных через дверь фраз. Взять хоть голову. Что ей вколол медик, Лана не заметила, но голова так и норовила склониться на грудь. Хотя, по идее, должно было быть наоборот: склоняются под тяжестью чего-то, а ни одной связной мысли не осталось.

Руки болтались так, словно не были частью её тела. Ким, придерживающий Лану за онемевшее плечо, деловито огляделся, оставил её на секунду, и тут же подкатил кресло с высокой спинкой. Кресло принадлежало майору Льюису. Но поскольку генерал Саиди даже и не подумал садиться в него (а майор, надо думать, не посмел), оно оставалось свободным. И теперь было предоставлено в распоряжение Ланы.

Капрал осторожно пристроил руки девушки на подлокотники — сама она была не в состоянии сделать это — удовлетворённо кивнул и ловко закатил кресло в центр подковы, образованной несколькими столами. После чего уставился на сидящего в центре Саиди и щелкнул каблуками:

— Мой генерал! Разрешите задать вопрос?

— Задавайте, Ким.

Капрал развернулся к Льюису и Паркеру и медленно, раздельно, словно с трудом держа себя в руках, произнес:

— Кто это сделал?

Несколько секунд в кабинете висело настороженное молчание, прерванное всё тем же Кимом, который буквально заорал, бешено раздувая ноздри и скалясь:

— Я спрашиваю, мать вашу, КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!!

Судя по всему, все навыки субординации из медика вымело. Метлой. Возможно — поганой.

Рассудительный голос генерала, которому было не привыкать к вспышкам ярости у подчинённых — он вообще не любил молчунов, носящих всё в себе — подействовал на окружающих, как холодный душ:

— Сделал — что, капрал?

Поежившийся Ким немедленно начал занимать примерно вдвое меньше места, чем несколько секунд назад, что всё равно было немало.