Легионер из будущего. Перейти Рубикон!

Между тем речь Катона продолжалась и продолжалась без сбоев и заминок. Катон продолжал перемывать кости Цезарю и его приверженцам, перемежая свои обличения в мздоимстве и разврате с различными философскими постулатами, которые в речи Катона смотрелись как зерна истины или как некие нерушимые изваяния, способные пережить любые невзгоды. Катон говорил уже целый час, а то и дольше, но окончания этого длинного выступления покуда не было видно. По тому, с каким воодушевлением Катон изливал на сенаторов свое красноречие, было видно, что он намерен витийствовать очень долго, благо по римским законам регламент у ораторов был неограниченный по времени.

Кто-то из сенаторов начал зевать от скуки, кто-то преспокойно дремал, склонив голову на грудь, кто-то перешептывался с соседом, кто-то строил гримасы, передразнивая жесты и мимику Катона… Над рядами зала заседаний висел смутный монотонный гул от сердитых перешептываний и негромких реплик народных трибунов и сенаторов-цезарианцев. Однако Катона это нисколько не смущало, его сильный голос продолжал вещать без остановок, сплетая риторические обороты и силлогизмы в сложный словесный узор, где каждое смысловое ударение, каждая метафора и антитеза были совершенно на своем месте.

Слушая долгую речь Катона, я поражался не только силе его голоса и красоте жестов, но в большей степени тому, что в руках у Катона не было ни свитка, ни таблички. Если Катон держал речь перед сенаторами без предварительной подготовки, тогда с его стороны это был поистине гениальный экспромт. Если же Катон подготовился к этому выступлению, значит, он выучил назубок огромный по объему текст. Я знал, что в древнем Риме было не принято читать текст речи с листа, это считалось невежеством и дурновкусицей. Исключение делалось лишь для судей и глашатаев, так как им часто приходилось работать с большим количеством самых разнообразных документов. Но всякий публичный оратор, где бы он ни выступал, был обязан держать свою речь в уме, а не перед глазами. Во мне пробудилось невольное уважение к Катону, несмотря на некрасивую историю с его женой, рассказанную мне Титом Децианом.

Заметив, что Гай Меммий машет мне рукой, веля сейчас же спуститься к нему, я направился к ступеням мраморной лестницы, ведущей с верхней галереи вниз к площадке для ораторов. Спустившись к третьему ряду, я наклонился к Гаю Меммию, сидевшему у самого прохода, и выслушал его негромкое повеление. Гай Меммий дал мне два поручения: сначала отнести письмо к ростовщику Стаберию, потом забрать из школы Квинта. «Сделаешь эти дела, Авл, и вернешься сюда», – прошептал мне Гай Меммий.

Я вновь поднялся по ступеням на верхнюю галерею, сказал Титу Дециану, что вынужден покинуть его, и зашагал по верхнему проходу между колоннами и глухой стеной к главному выходу из здания сената.

Ростовщик Стаберий жил на Авентинском холме на улице Красильщиков, в этом квартале Рима жили умельцы по окрашиванию тканей. Я без труда отыскал дом ростовщика. На стене, выкрашенной в темно-багровый цвет, красовались две броские надписи, сделанные белой краской: «Выдача денежных ссуд под проценты и залог имущества. Прохожий, заходи! Здесь тебе всегда рады!»

Постучав в дверь бронзовым кольцом, подвешенным на двери именно для этого, я вошел в прихожую. Там меня встретил один из помощников ростовщика Стаберия. Узнав о цели моего прихода, этот человек, одетый как вольноотпущенник, провел меня в таблинум.

Хозяин дома сидел за столом и, прихлебывая из кубка какой-то напиток, занимался разбором долговых векселей, представлявших собой небольшие листки папируса.

– А, сенатор Меммий, наконец-то решил раскошелиться! – с фальшивой улыбкой на губах произнес Стаберий, выслушав мое приветствие и приняв письмо из моих рук. – Хвала Минерве! Присядь вон там, добрый посланец.

Ростовщик указал мне на стул у стены, расписанной красными и желтыми розами, а сам поспешно сломал печать на письме и развернул свиток. По мере того как Стаберий пробегал глазами послание сенатора Меммия, его бледное худое лицо все больше мрачнело.

– Сенатор опять просит у меня отсрочку по платежам, а я-то подумал, что благородный Меммий и впрямь держит свое слово! – процедил сквозь зубы Стаберий, сердито швырнув письмо в корзину для мусора. – Эти нобили постоянно лгут и не выполняют свои обязательства! Причем сенатор Меммий пишет мне в таком небрежно-снисходительном стиле, словно делает мне одолжение. Чванливый гусь!

– Гай Меммий состоит в родстве с самим Помпеем Великим, поэтому он слегка презирает таких, как ты, – сказал я лишь затем, чтобы позлить Стаберия, который произвел на меня отталкивающее впечатление.

Ростовщик был очень изысканно одет, подражая патрициям, но при этом он был небрит, не причесан, у него были грязные ногти и от него сильно пахло луком и чесноком, как от простолюдина.

– В родстве с Помпеем Великим, говоришь! – злобно прошипел Стаберий, окинув меня холодным взглядом. – Что ж, поглядим, поможет ли благородному Меммию его родство с Помпеем.