Легионер. Книга 1

— Постой, — у меня похолодело в груди. — Ты сказал, что был гладиатором в Капуе?

— Ну да. Я был одним из лучших в школе Мания Вара.

Сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди, когда я услышал это имя.

— У него был сын Оппий?

— Ну да. Он-то и веселился, сжигая лачуги всякой бедноты. Ох, мы с ним покуролесили… Вот ему бы я с огромным удовольствием выпустил кишки. Любил, знаешь ли, сразиться с нашим братом. Только нам давал деревянный меч, а сам был вооружен настоящим. Наверное, с десяток наших на тот свет отправил. Чуть отца не разорил. Так тот…

Я без сил привалился к шершавым камням, не слушая больше, что говорит фракиец.

Это насмешка богов: столкнуться в эргастуле лицом к лицу с тем, кто, возможно, нанес отцу смертельный удар, и знать, что теперь твоя жизнь зависит от него.

— А ты не помнишь, — перебил я его, — не был ли ты, когда убили семью одного ветерана? Гней Валерий его звали… У него не было пальцев на руке. С ним была его жена и маленький сын.

— Откуда мне помнить? — хмыкнул фракиец. — Знаешь, сколько было таких семей! Имен-то мы не спрашивали. Кого он и его дружки укажут, того и резали. Хотя чаще они сами этим занимались. Любили мечами помахать. А что? Думаешь, это я твоего папашу?

— Не знаю, — я старался говорить спокойно, хотя внутри все клокотало от ярости. — Не знаю… Может быть… Но даже если и так… Ты был всего лишь рабом и делал то, что приказал тебе хозяин. Можно ли винить меч в том, что он убил человека? Виновата рука, которая его направляет. Я так думаю.

— Ну, ну… А то я подумал, что сейчас бросишься на меня, — он хохотнул.

Честно говоря, будь у меня хоть один шанс, я, наверное, так и сделал бы. Но в тесноте каменной ямы он прикончилбы меня мгновенно. Да и слишком многое теперь зависело от этого гнусного фракийца. И моя свобода, и знание того, где сейчас искать моего врага.

— Нет, сводить с тобой счеты я не буду. Я даже не знаю, был ли ты там… Но теперь… Когда ты знаешь, кто первый умрет от моей руки… Может быть, возьмешь меня с собой, если надумаешь бежать?

— Ты хочешь убить Вара?

— Младшего.

— Понятно… Но это ничего не меняет. Мне не нужна обуза. А ты — именно обуза.

— Я крепок и владею мечом.

— Крепок? Да я смогу плевком перебить тебе хребет!

На этот раз фракиец расхохотался в полный голос. Я терпеливо ждал, когда он закончит веселиться.

— Я не так силен, как ты. Но ловок и быстр. Тебе это может пригодиться, — сказал я, когда гигант наконец отсмеялся. — Кроме того, я гражданин. В случае чего, смогу свидетельствовать, что ты… Что я твой хозяин. Это позволит тебе уйти дальше от этих мест. Может, сможешь добраться до Фракии… Или еще куда-нибудь.

— Справлюсь сам.

Я решил выложить последний аргумент.

— Я знаю, где можно раздобыть много денег.

— Насколько много?

— Достаточно много, чтобы ты смог добраться до земель, где нет наместников Рима.

— Предлагаешь ограбить кого-нибудь?

— Не совсем, хотя думаю, что для тебя грабеж — дело обычное. Эти деньги принадлежат мне. Но их присвоил один человек… Я хорошо знаю его дом, знаю, где он хранит ценности, знаю, как можно пробраться туда незамеченным.

На этот раз фракиец ответил не сразу. Он долго сопел в темноте, прикидывая видимые плюсы и минусы нашего союза. Я не мешал. Чувствовал, что сейчас лучше ослабить нажим. Судя по всему, он был не слишком сообразительный малый. Так что нужно было дать ему время. Начни я уговаривать его, он решил бы, что можно попросить с меня и больше.

Я просто закрыл глаза и попытался уснуть. Но сон не шел. Я сидел и думал о том, что у богов отличное чувство юмора. Они привели меня в лапы к работорговцам и поместили в одну яму с человеком, которого я должен был убить, но не мог этого сделать.

Уже гораздо позже я понял, что это и была та ситуация, о которой предупреждал меня учитель-грек. Я должен был убить, но и должен был вырваться на свободу, чтобы отомстить другим людям. Два «должен», между которыми необходимо было сделать выбор. Надо сказать, что колебался я недолго. Да что там, если честно, то и вовсе не колебался. Одно дело — философствовать о проблеме выбора, сидя на террасе с кувшином охлажденного вина, и совсем другое — делать выбор в вонючей яме, зная, что не сегодня, так завтра тебя продадут в рабство. Во втором случае выбираешь как-то быстрее и легче. Я даже не испытывал мук совести. Об одном нехотелось думать тогда — если в самом начале пути встаешь перед таким выбором, то что же будет дальше, когда ставки возрастут?

На следующий день Скилас ни словом не обмолвился о нашем ночном разговоре. Будто его и не было. По его глазам я видел, что он уже принял решение. Я изнывал от неизвестности — от этого решения зависела моя свобода, а то и жизнь, — но предпочел проявить выдержку и ни о чем не стал спрашивать. Весь день мы провели в полудреме, время от времени перебрасываясь парой слов. После рассвета нам дали поесть — ту же бобовую похлебку и кислый хлеб. Я съел все это, зная, что в скором будущем мне понадобятся силы. Я уже решил для себя, что, как бы там ни повернулось дело с фракийцем, рабом я не буду. Все, что угодно, только не рабство.