Легионер. Книга четвертая

Перед отъездом, бродя по Владивостоку в поисках гостинцев и сувениров для родных и знакомых, в небольшой лавчонке колониальных товаров он приметил массивный настольный письменный прибор. Вспомнив об этом, Карл немедленно отправился на поиски этой лавочки, отыскал ее и купил искомое – хотя при ближайшем рассмотрении прибор оказался весьма грубой работы. Клейма мастера найти на нем не удалось, однако лавочница клялась и божилась, что он имеет давнюю историю и некогда даже числился среди пиратских трофеев. В качестве доказательства хозяйка с гордостью демонстрировала сохранившийся на письменном приборе ярлычок с печатью.

– Представляете, сударь – ваш письменный стол будет украшать прибор, с помощью коего считал свои пиастры какой-нибудь Джон Черная Борода? Видите ярлычок? Я нарочно сохранила его! Вы читаете по-английски? Здесь написано: «Вещественное доказательство № 11. Собственность Королевской полиции Сингапура. 1880 г.»…

В пиратское происхождение письменного прибора Ландсберг, разумеется, не поверил, но все же купил его – из-за памятной для него даты на ярлыке: именно летом 1880 года пароход «Нижний Новгород», везя очередную партию каторжных на Сахалин, сделал остановку на Сингапуре. Прикрыв глаза, Карл вспомнил эту ночную стоянку – южную душную ночь, отсветы костров на причале, немудрящие гостинцы, которые раздавал узникам какой-то местный чудак. Караульные матросы допустили этого чудака к самому борту парохода – его хорошо знали все экипажи «тюремных» пароходов, перевозящих каторжников из Европейской России на Сахалин. Потом чудак ушел, понемногу стих топот босых ног грузчиков, таскавших на пароход кули с углем. Погасли огни, разожженные в бочках вдоль причала, и арестанты разошлись по своим шконкам, делясь впечатлениями и хвастаясь добытыми гостинцами. Карл усмехнулся, вспомнив обсуждение русскими невольниками диковинных ананасов. Счистить твердую кожуру с фруктов без ножа было невозможно, и лакомство отложили до утра, намереваясь попросить о помощи караульных.

* * *

Коротая время до отправления поезда, Ландсберг добрел до дышащего жаром огромного локомотива. Черный паровоз с выкрашенными красной краской обводами ведущих колесных пар был похож на сытого нетерпеливого зверя. Зверь слегка содрогался в ожидании дозволения рвануться вперед и пофыркивал струйками пара на помощника машиниста, озабоченно суетившегося рядом. Сам машинист, шевеля густыми усами, вел неторопливую беседу с обер-кондуктором и двумя жандармами. Эту беседу прервал одиночный удар станционного колокола, от которого весь дебаркадер засуетился и задвигался с удвоенной скоростью.

Жандармы, откозыряв, распрощались с машинистом, обер-кондуктор, придерживая полы черной шинели, заторопился к хвосту поезда. Чуть помедлив, направился к своему вагону и Ландсберг.

Стоя у дверей своего купе № 4, Карл в последний раз пыхнул сигарой. Стороживший каждое движение пассажира вагонный проводник тут же оказался рядом, держа обеими руками массивную латунную пепельницу.

– Спасибо, братец. – Сигарный окурок, коротко прошипев, погас в пепельнице, а в кармане шинели проводника брякнул очередной двугривенный.

– Премного благодарен, – заученно поблагодарил «братец» и предупредительно осведомился. – Следующая остановка через полтора часа, ваше благородие. Завтрак там прикажете подать?

– Пожалуй, – кивнул Ландсберг. – Что же еще путешествующим в ваших вагонах делать, как не завтракать, не обедать и не ужинать, братец…

Проводник распахнул перед ним тяжелую дверь, успел быстро мазнуть салфеткой по начищенным перилам. Пассажир легко поднялся в купе, скинул на диван слегка отсыревшее пальто и сел рядом. Впереди было восемнадцать суток путешествия через всю Россию…

Не дожидаясь отправления поезда, он придвинул поближе стопку белейшей бумаги, свинтил колпачок «вечного пера» и начал набрасывать план будущей рукописи. Строчки ложились на бумагу быстро и ровно, словно давно были приготовлены где-то внутри и только и ждали момента, чтобы вырваться наружу. Детство, семья, юность, Санкт-Петербург. Первая военная экспедиция в Туркестане и снова северная столица России. Вторая война Ландсберга, возвращение… Мария Тотлебен и… Власов…

Ландсберг отложил перо, задумался. Этот период его жизни можно было обозначить одним коротким словом – «до». А с какого времени для него началось «после»?

Вздохнув, он отложил первый, едва начатый лист и начал писать на втором. Арест на Варшавском вокзале Санкт-Петербурга, первая ночь в полицейской части. Потом – Литовский тюремный замок, следствие, приговор окружного суда.

Далее – Псковская пересыльная тюрьма, знакомство с полковником Жиляковым, углубление конфликта с матерыми преступниками, «правящими бал» за решеткой, морское путешествие на Сахалин на тюремном пароходе, встреча с однополчанином Терещенко и его побег. И, наконец, собственно Сахалин! Это совершенно отдельная тема!