Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Удивляя самих себя, мы делаем кое-какие успехи. Я совершенствуюсь во французском, говорю на нем теперь куда увереннее, и все мы стали прямо-таки оперными певцами. Пению придается чрезвычайно важное значение. Возвращаясь вечером в лагерь с холмов, мы гордо маршируем по улицам Маскары, распевая песни и стараясь петь так громко, чтобы вылетали стекла в окнах домов. Никогда не видел и не слышал ничего подобного большой воинской колонне, марширующей медленным шагом и гармонично поющей песни низкими звучными голосами.

Местные жители стоят и глазеют как загипнотизированные. Так они стояли, вероятно, уже много лет и так же будут стоять в будущем, ибо зрелище легиона на марше никогда не может наскучить, оно непреодолимо захватывает тебя и пригвождает к месту. И когда видишь взволнованные лица толпящихся вокруг зрителей, мурашки так и бегают у тебя по спине и ты понимаешь, что такое чувство законной гордости. Я действительно горжусь тем, что нахожусь в рядах марширующих, потому что в такие моменты на лицах людей оживают тысячи легенд об Иностранном легионе, вся его история. Даже капралы, величаво выступающие рядом с нами павлиньим шагом, преисполняются доброжелательства. Они выпячивают грудь и поглядывают на зрителей, как бы говоря: «Это наша работа, мы их обучали и тренировали». Они купаются в лучах славы.

Но, разумеется, мы еще далеки от совершенства и иногда поем нестройно. В таких случаях ведущий нас сержант дает команду остановиться, будь то даже посреди города, и заставляет нас ползти по улице на животе, а капралы пинают нас при этом и орут, как на бродячих собак. Дух воинской славы сразу испаряется, горожане глядят на это непотребство сначала с недоумением, затем с насмешкой и расходятся, благодаря небеса за то, что находятся не на нашем месте. Вся наша гордость съеживается, как проткнутый булавкой воздушный шарик, и мы видим наш славный легион в его истинном свете. Валяясь лицом в пыли и чуть не утыкаясь носом в ботинки соседа, мы начинаем ненавидеть тупых сержантов. Они все в мире видят в черно-белом свете — либо как законченное совершенство, либо как его отсутствие — и реагируют (возможно, даже не отдавая себе в этом отчета) заученными похвалами или оскорбительными выкриками.

18 апреля 1960 г.

Вчера была Пасха. На обед нам приготовили праздничные блюда, и притом в большом количестве. Во время обеда в рефектуар пришли офицеры с женами и принесли яйца, горячие «крестовые булочки» и сигареты. Это было проделано с естественной доброжелательностью. Им явно хотелось доставить нам удовольствие, и это у них получилось. Командир части Прат-Марка, обычно холодный и замкнутый, носился по залу, как несушка, откладывающая яйца. Это был хороший день, и я вспомнил о своих друзьях, но без особой грусти.

В эту неделю дежурным сержантом по части является не кто иной, как ужасный Шериф, и мне уже пришлось сегодня столкнуться с ним. По уставу легионеры должны отдавать честь офицерам, сержантам и капралам, когда проходят мимо них или перед тем, как просят разрешения обратиться к ним. Я прошел мимо Нильсена, который разговаривал с другим легионером, и не отдал ему честь. Это была серьезная ошибка. Неожиданно он выбросил руку, схватил меня за отвороты гимнастерки, зажав как в тисках, и продолжал разговор. Я, можно сказать, висел у него в руке, едва доставая ногами до пола. Закончив разговор, он повернулся ко мне и, рассматривая меня сквозь темные очки, которые постоянно носит, спросил, почему я не отдал ему честь. Я думал, что он занят разговором и не видит меня, объяснил я. Шериф буркнул, что он видит все, и отпустил меня. Да уж, с таким человеком лучше не связываться.

А во время аппель он развернулся во всю мощь. При проведении аппель ты должен либо лежать в постели, убедительно притворяясь спящим, либо стоять в полной форме возле койки по стойке «смирно». Лежать в постели рискованно — это наводит на мысль о чрезмерной самоуверенности и побуждает сержантов с садистскими наклонностями, каких тут более чем достаточно, перевернуть койку. Хотя мы в ожидании Шерифа тщательно вычистили все свое обмундирование и имущество, надраили до блеска полы, помыли окна, очистили от пыли постели, тумбочки и абажуры — пострадавших было немало. Кровати были перевернуты, тумбочки опустошены, а их содержимое, включая личные вещи, выкинуто из окна на улицу. Пинков и зуботычин тоже хватало. Больше всех досталось Энгелу.

Энгел — личность темная, с какой стороны ни посмотри. Сегодня Шериф заподозрил, что он пьян, а это смертный грех, так что сержант избил его до полусмерти. У Энгела физиономия и без того малопривлекательная, а теперь она вообще ни на что не похожа.