Легионеры

— Само собой, Ах-фанасич. Но он, совсем и не строитель, а так недоразумение одно, нам такой алимент лишнее и не нужное в хозяйстве приспособление, — заныл тот сразу, довольно мерзким, простуженным голосом.

От налета собственной значимости и внушительности, который во время разговора с Алексеем, еще несколько минут назад, присутствовал на его лице и во всей фигуре, ничего не осталось. Так, мелкие брызги детского поноса.

— Это, Сема-Солдафон — Залупенко, ткнул в его сторону пальцем. — Раньше он был, Семой-Прапором, но когда стал крысятничать, обворовывать работающих у меня алкашей, жертвы его жлобства и мерзости, тамбурами (табуретками) легонько поучили его жизни и понятиям, а потом, разжаловали до Солдафона… Дрессируя лакеев… Так устаешь… Господи, они такие тупые…

После сказанного он задумался, должно быть, вспоминая те события. Брезгливо посмотрел на того, о ком говорил и инстинктивно вытер руку о чью-то рубашку, висевшую на спинке кровати.

— Видишь. Живучим оказался, хорек-гнойный. Другого бы уже давно, отдали корейцам на мясо, они любят такое… Чуть провонявшее, с гнильцой и тухлое, а это… — он неловко с сожалением, передернул плечами, как будто почувствовал озноб. — Беда моя, в излишней природной доброте и вредной в этих климатических условиях сентиментальности. Но… Нужен он мне здесь, незаменим в качестве надсмотрщика и устрашающего фактора. Потому и не гоню. Смотри, как преданно, пес, смотрит. Показывает уважение, а сам бы, с радостью вцепился мне в загривок и порвал на мелкие кусочки. Так, что ли, Сема?

Он по-свойски обратился к стоящей рядом прислуге. Тот, казалось от того, что его любимый Ах-фанасич, обратил на него внимание, очень быстро завилял хвостом и преданно заскулив от восторга, начал лизать хозяйскую руку. Гусаров не сдержался и попытался уже своей рукой, отогнать видение. После неудавшейся попытки разгона миражей, протер глаза. Все оставалось по прежнему. Мало того, из глаз и рта, ползающего на брюхе, извивающегося существа, на пол стекала клейкая слюна вожделения.

— Дела-делишки… Это сказывается усталость и напряжение последних дней, — подумалось ему. Но, такое объяснение облегчения не принесло. Так же, как не порадовали и откровения нового барина. На его взгляд, откровенно, при посторонних, втаптывать в грязь своего холопа было ни как нельзя.

Алексей, не пробыв и трех дней на земле вольного города Гамбурга, успел обзавестись личным врагом. Лакеи не любят тех, кто присутствовал при их унижении. Темпы приобретения недоброжелателя в лице доносчика и мерзавца Солдафона, розовые и голубые перспективы нахождения здесь, перекрасили в колер тоски и печали — черный и серый.

* * *

— В общем, располагайся. Завтра в шесть начинаешь работать подсобником «куда пошлют». Извини, брат, но если ты ничего не умеешь делать, то только подсобником. Оплата три евро в час, это примерно — чуть меньше пяти долларов. Работаем шесть часов до обеда. Час на обед и еще шесть часов, после него. Пьяницы, наркоманы и экономящие на своем здоровье — токсикоманы, здесь долго не задерживаются, а замеченные безжалостно изгоняются. Да, сам все увидишь.

Залупенко повернулся к выходу, но потом, вспомнив что-то важное, вернулся в исходное положение и уже рыбьим, бесцветным голосом сообщил:

— Окончательный расчет, после сдачи объекта заказчику. Пока же, оплата в конце каждой недели, исходя из полутора евро в час. Поэтому, каждому и тебе в том числе, выгодно продержаться до дня окончания строительства. Выходной, один раз в неделю, скользящий. Остальное тебе расскажет и покажет Солдафон.

По тяжелому взгляду, каким Сема посмотрел в спину уходящему хозяину, Алексей определил, что тот давно имеет в своем активе, очень злобного и мстительного оппонента, который дождется своего часа и ткнет ему в жирное брюхо, что-нибудь металлическое и очень заостренное.

Залупенко нарушил основное правило должностных взаимоотношений «начальник — подчиненный». Алексей постигал его в своей жизни очень серьезно: если в дальнейшем, не хочешь иметь «гантелей по голове», никогда не унижай своего подчиненного в присутствии посторонних. Не наживай без нужды себе врагов — они и так, обязательно появятся.

Сема, эта дрожащая тварь болотная, кривил рот и побелевшими губами шептал… Прислушаемся… Молитвы? Вроде — нет. Первомайские призывы к надежде, совести и вере? Да, нет же. В конце-то концов! Что на этот раз вытекало из его отверстия в голове? Ах, вот оно что.

Чем дальше удалялся Ах-фанасич от того места, где они стояли, тем громче раздавался тихий шепот, в котором уже без труда, можно было разобрать бесконечно грубые ругательства. Изложив которые на бумаге, можно будет смело ставить крест на том издательстве, только попытавшемся их напечатать.

Поверьте — очень грубый текст.

* * *

Восемь месяцев прошло с того момента, как Гусаров ступил на благословенную землю Германии. Как сейчас помнил, по малой нужде, просто вынужден был ступить. Сколько можно терпеть?