Легионеры

Нашли ему, там в больнице, чье-то старое спортивное трико. Обработали синяки и ссадины. Для чего-то перевязали голову. И повели такого красивого, на выход. Но не через технический вход-выход, там, где паркуются машины и снуют взад-вперед юркие носилки на колесиках, а через центральный, где в это время, как обычно собралась толпа больничных посетителей и просто праздного люда.

Собравшуюся публику привлекло большое количество милицейских машин. В толпе уже живописно рассказывали про то, как один парень, не выдержав милицейских пыток, выпрыгнул с крыши больницы. Должен был разбиться, но успел зацепиться за какой-то кабель и совершив серию кульбитов и двойное сальто, ушел было от погони, но пуля настигла беглеца…

Свистящим шепотом, дико вращая глазами, свидетели, которые все это видели своими глазами, рассказывали как он, голыми руками, задавил сначала двух, а к моменту вывода Рысака из больничного корпуса, уже шестерых ментов. При сообщении каждой новой подробности, толпа одобрительно гудела.

— Бля, буду, — горячился расхристанный дядька в выцветшей ковбойке и пилотке из газеты. — Видать, эти гандоны, в десятером на него навалились, а он их, как щенков разбросал. Ты представляешь, он в него из «ливольвера» шмальнул, а пацан, видать, из стали, не меньше. От него пули отскакивают. Но, видать, гниды изловчились и подстрелили его в грудь. Кровь хлещет, а ему, видать, хоть бы что. Дай, что ли сигарету, а то, видать, успокоиться ни как не могу.

Он еще мог долго и живописно, «видать», всем рассказывать, если бы двое парней, звякнув сеткой вина не отвлекли его внимание и не увлекли его «отливать пули» за территорию больницы, подальше от посторонних. Они даже отойти не успели. Как раз в этот момент, по толпе пронесся шорох: «Ведут, ведут».

И точно, перебинтованного Рысака, в сопровождении большого количества, заметных для публики оперов и неприметных населению, бойцов невидимого фронта, достаточно демонстративно вели через гудящую, взбудораженную рассказами толпу.

Для придания всему этому мероприятию большей солидности, на него вновь одели наручники и с двух сторон пристегнули оперативников уголовного розыска. Справа от него, трусливо втянув голову в плечи, шел тот неприятный тип, прижигавший скованному наручниками, почти в бессознательном состоянии Рысаку, окурком, разбитые губы. Было видно, как он напуган, как крупные капли пота выступили на его лоснящимся от сала лице. И какое облегчение наступило для него, когда Рысака, предварительно отстегнув наручники, посадили в приметную, канареечной раскраски машину.

Пока они не торопясь двигались сквозь толпу. Рысак выслушал много пожеланий от благодарных зрителей. Начиная от «держись бродяга» и до «чтоб у тебя паскудника, яйца отсохли» прошамкал скрипучий, старческий голосишко. Он уже совсем, как собрался ответить, но его втолкнули в машину и они с включенными сиренами и мигалками, отчалили от больницы.

Пока они не торопясь, как на экскурсионной прогулке двигались через центр города. Он с теплотой вспоминал раздававшиеся из толпы выкрики и пожелания. Воспоминания так увлекли его, что когда машина в которой они с таким комфортом ехали, проскочила милицейское здание. Николай с удивлением оглядываясь по сторонам поинтересовался:

— Куда едем, начальник?

— На «кудыкину гору» — был тут же получен исчерпывающий и главное, емкий ответ.

Через пятнадцать минут они подъехали к зеленым металлическим воротам, которые почти мгновенно распахнулись и милицейский уазик въехал во внутренний двор неприметного здания, которое чем и могло броситься в глаза, так это полным отсутствием отличительных особенностей и опознавательных знаков.

— Ну, давай, братила, выходи. Приехали.

Рысак неуклюже выбрался. Посмотрел вверх на затянутое тучами небо. Последнее, что он услышал: «Врача ему, быстро.» После чего отключился.

* * *

Сколько провалялся без сознания, он так толком и не понял. Иногда, когда сознание немного прояснялось. Отчетливо вспоминался и момент задержания и то, как он глупо попался в больнице. Тогда он злился на себя «так фраернуться, мог только последний мудак, у которого вместо мозгов тертых хрен с гвоздями». Стоило ему понервничать и опять голова, как в вату опускалась. В ушах стоял гул и по мере того, насколько быстро он стихал, так же быстро наступал и период определенного затишья.

Иногда он ощущал, как чьи-то крепкие руки переворачивали его. После этого в воздухе ненадолго ощущался запах спирта, наступало некоторое просветление и он проваливался в сон.

Придя в себя и сосредоточившись на постоянно, тускло горевшей над входной дверью синей лампочке. Он пришел к однозначному выводу, место его нынешней прописки, не что иное, как ФСБ. Камера, в которой стоял топчан, чистая. И главная, отличительная особенность подобных заведений, это постоянная, гнетущая тишина.

Напрашивался вполне объяснимый вопрос: «С каких это пор, чекисты стали ворами заниматься»? Как не бился над этим вопросом, так на него ответить и не смог. Да и голова совсем плохо соображала.