Легионы просят огня (СИ)

Белый свет пронизывает комнату. Пахнет сеном и коровьим теплым духом. И моей болью. Вонь жирной мази, которой покрыты мои руки, перекрывает все запахи.

И еще пахнет страхом.

Ожоги меня не пугают. Меня пугает другое…

Тишина.

В полной тишине из рук раба падает — медленно, очень медленно — глиняный кувшин. Разбивается. Я чувствую сотрясение пола, но самого удара не слышу.

Медленно летят осколки. Брызги воды разлетаются по комнате.

Кажется, все это не настоящее. Потому что ни одного звука я не слышу. А, может, я оглох.

Иногда я вижу беззвучные сны и просыпаюсь в холодном поту. Мокрая спина, часто бьющееся и тут же замирающее сердце…

Нет, такие сны мне ни к чему.

И уж тем более — наяву.

* * *

— Один, — говорю я. Звуки исчезают.

— Смотри, Гай!! — он почти кричит. В последний момент я успеваю двинуть рукой — и клинок, пробороздив по ребрам Арминия, втыкается в пол. Глухой стук. Гладий дрожит и качается.

Кровь.

Я безразлично смотрю. Красное течет у меня по руке. Кажется, я порезался. Наплевать.

Я сажусь рядом с Арминием, у меня нет сил. Совсем нет.

В первый момент я думал, что рассмеюсь ему в лицо. Просто рассмеюсь. Пошел ты к Диту, любезный, скажу я. Потому что это чушь.

Вместо этого я говорю:

— Не верю.

Сжимаю зубы. Мотаю головой.

Лучше не становится. Я, что — поверил?!

— Смотри, Гай, — говорит он. И разжимает ладонь.

В первое мгновение мне кажется, что там сидит кузнечик. Зеленый с желтыми пятнышками…

Но нет.

Ладонь пуста.

— Где бы мне взять кузнечика? — говорит Арминий. Я молчу. Арминий… Луций улыбается. — Не знаешь?

«Ты слишком импульсивный».

«Смотри, Гай».

«Время империи заканчивается, когда граждане, вместо того, чтобы умирать за нее…»

Арминий продолжает улыбаться, сидя в луже собственной крови.

Я вздрагиваю. Озноб пробегает по затылку, волосы встают дыбом.

«…нанимают для этого варваров».

«Даже в собственной смерти мой брат нашел бы что-нибудь смешное».

— Верь мне, Гай, — говорит Луций.

Это он. Это мой старший брат — и он вернулся.

Глава 6. Хорошие новости

Лагерь Семнадцатого Морского живет обычной жизнью. Шумит, скрипит, брякает железом, чихает, орет, перекликается на разные голоса. Пахнет дымом, пшенной кашей и потом.

Я слышу глухой гул за стенами своей палатки. А уж запахи… Куда от них деться?

— Нет, пропретор такого приказа не отдавал, — говорю я. Хлопает клапан, пламя факелов дергается. Проклятье. Порыв ветра приносит холод — я невольно ежусь. Напротив, от жаровни с углями расходятся волны тепла.

Только человеку, стоящему передо мной, одинаково наплевать и на холод, и на жару. Он — железный.

— Мы не можем оставаться здесь дольше, — говорит Эггин. — Наступает осень, у меня больных и простуженных прибывает по сорок человек в день. А дальше будет только хуже. Нам нужно в зимний лагерь, легат.

Это верно. Легионы до сих пор в летних лагерях, а время идет. И легионеры начинают мерзнуть.

Почему Вар медлит?

— Хорошо. Я переговорю с пропретором. У вас все, префект? Можете идти.

— Легат, — он склоняет упрямую голову. И выходит.

Это мой заместитель. В случае моего отсутствия в легионе (или героической смерти, что с легатами в нашем роду случается) он примет командование на себя.

Его зовут Спурий Эггин.

Он — префект лагеря. Заслуженный солдат, прошедший весь путь от тирона, новобранца, до второго по старшинству командира в легионе. Он — профессионал.

В отличие от меня, любителя, назначенного легатом по личной прихоти принцепса Августа.

Таких, как я, называют «тога». Гражданский.

Таких, как Эггин — гордостью армии.

* * *

Вечер. Закат окрашивает красным городок, связывающий лагеря трех легионов в одно уродливое целое.

Улица, публичный дом. Судя по некоторой претензии на роскошь, этот лупанарий предназначен для трибунов и центурионов.

— Рыжая, — говорит Эггин. — Где ты, Рыжая?!