Легкая голова

В офисе произошли перемены. Ика рванула на повышение, на ее месте вдруг оказался человек, всегда работавший на конкурентов, тощий, желчный интриган, с большим количеством поперечных морщин на облысевшем лбу и длинным клейким ртом, становившимся, когда он изображал улыбку, вдвое длинней. На первом совещании у нового шефа Максиму Т. Ермакову не дали сказать ни слова; его шоколадными делами давно занималась пришедшая с новым шефом чужая команда. Мельком Максим Т. Ермаков видел в секретарском предбаннике Маленькую Люсю — вернее, ее очень гладко и туго причесанный затылок и бескровные ручки, будто обклеенные папиросной бумагой. Он сам удивился, как разволновала его эта мимолетная встреча. Почему-то он не мог заставить себя спросить у знакомого офисного люда, как дела у Люсиного пацана, не было ли похорон.

И то сказать — знакомые, свои были теперь сильно разбавлены пришлыми, самоуверенными и горластыми, ходившими по большей части в пухлых бородах самых разных цветов, должно быть, компенсируя тем безволосость нового шефа, у которого самая густая растительность торчала из длинных жеваных ушей. Казалось, новый шеф не имеет понятия, что теперь делать с незнакомым, возвращенным с депозита сотрудником. После неприятной, какой-то сосущей паузы-пустоты Максиму Т. Ермакову кинули тощий проектик, продвижение линейки отечественных кремов, в производство которого западный партнер, жадный до сегментов рынка, счел нужным вложиться. Кремы представляли собой зеленоватые и бурые субстанции, издававшие резкий запах аптеки. Промобюджет, собственно, был еще под вопросом, едва хватало на разработку пристойного фирменного стиля, словом, проект — чистое убийство исполнителя, и Максим Т. Ермаков прекрасно это понимал.

— В общем, желаем успеха и в нем не сомневаемся, — издевательски напутствовал его вальяжный крепыш из новой команды, у которого две щечки и курносый носик были как румяные яблочки-дички, а остальное скрывал могучий, цвета чернозема, волосяной покров.

— Мужик, бороду постирай, — посоветовал ему Максим Т. Ермаков и по выражению того, что оставалось свободным от чащи волос, понял, что нажил врага.

Социальные прогнозисты продолжали его пасти. Из квартиры они убрались, но по-прежнему занимали позицию в подъезде и сопровождали по городу на своих затрапезных фургонах, покрытых замшевой грязью и лживыми надписями типа «Везу диван». Без поддержки народа с большими плакатами и игрушечными пистолетами спецкомитетчики выглядели потерянными и одинокими. Старательный Витя, позвонив вечером в дверь, вручил Максиму Т. Ермакову документ, заношенный в кармане до состояния тряпки; документ, за подписью, похожей на кардиограмму с картиной сердечного приступа, и за едкой фээсбэшной печатью, извещал, что мотоцикл марки «ямаха», принадлежащий гр. Ермакову М.Т., взят на ответственное хранение и находится в спецгараже по адресу такомуто, откуда владелец может его получить по предоставлении длинного перечня бумаг, включая справку из психоневрологического диспансера. «Или наследники такового», — это примечание было выделено жирным курсивом, причем оставалось непонятно, должны ли наследники также документально подтвердить, что они не психи.

Деда Валера больше не являлся из стены, только снился пару раз: сидел на своей, заросшей бурьяном, могиле и ел крутое яйцо, макая его в насыпанную прямо на землю мокрую соль. «Мы живем в такое время, когда все обессмысливается: любовь, богатство, достоинство, патриотизм», — говорил ему Максим Т. Ермаков, присаживаясь рядом на корточки. «Эх, Максимка, может, мало я тебя порол, больше надо было пороть и чаще», — отвечал со вздохом покойный старик и стряхивал раскрошенный желток с гнилого пиджака.