Легкая голова

Март и даже апрель в Москве — это вовсе еще не весна. Это пустота между зимой и весной, где время не движется вперед, а шатается туда-сюда, и жаркие дни перемешаны с ледяными, точно карты в перетасованной колоде. Скудный снег, поработавший в зимние месяцы накопителем грязи и мусора, растаял, оставив разложенным на виду свое поблекшее имущество — линялые бумажки, ломкие серо-пепельные лохмотья полиэтилена, сплющенные окурки. Не успели трудолюбивые дворникитаджики прочесать газоны, как потекли мокрые хлопья, из-за которых видимость и скорость на дорогах стала примерно как в пенной автомойке, с той разницей, что автомобили от купания в каше чище не становились; в стойбище протестующих против Максима Т. Ермакова под тяжестью снега попадали палатки. Неделю температура так близко танцевала около нуля, что всякая вода, оставаясь в переходном агрегатном состоянии, напоминала клей. Затем опять сделалось тепло, пыль со вкусом жженой бумаги сменялась пылью со вкусом молотого перца. Как только на отогревшихся деревьях обозначились почки, превратив гладкие ветви в зазубренные, — снова полетели белые мухи, за ночь все опухло, земля стала похожа на толстую овчину, рыжеватую от прошлогодней травы. У Максима Т. Ермакова от погодных скачков мерзко болела голова — причем таблетки, помогающие обычным людям, действовали на его гравитационный феномен не более, чем алкоголь.

Впрочем, перемены погоды были не самыми большими его неприятностями. Соседний мини-маркет, еще недавно такой уютный и симпатичный, наотрез отказался его обслуживать. То же самое произошло во всех других ближайших магазинах: охрана делала оловянные морды и преграждала путь, насильно вырывала из рук Максима Т. Ермакова дребезжащую корзину для покупок, на злобные его тычки под дых реагировала сдавленными нехорошими улыбками. Максим Т. Ермаков помнил, что ему ни в коем случае нельзя попадать в милицию. Плевать хотевший на государственных головастиков во главе с самим Зародышем, он ловил себя на том, что испытывает робость перед магазинными секьюрити, похожими в своей коротенькой вздернутой форме на школьников-переростков. Эта робость была плохим, очень плохим симптомом; и все-таки Максим Т. Ермаков стал обходить стороной торговые точки, где продавали еду.