"Сегодня ночью, моя дорогая, я снова думал и удивлялся, почему ты так твердо намерена навсегда остаться в этой настораживающей меня среде, чему я обнаруживаю все новые доказательства. Как ты знаешь, я без радости примирился с тем странным фактом, что моя единственная дочь окончательно и бесповоротно обосновалась в шоу-бизнесе. Но, читая газеты, я нахожу, что есть много мест в нашем гораздо более привлекательном городе, где ты могла бы проявить свой талант. И безусловно, если бы ты жила здесь — а я надеюсь, так будет, — ты зарабатывала бы вполне приличные деньги, чтобы удовлетворить свое стремление к независимости. Я не могу не чувствовать, что тебя окружает слишком много пустых, поверхностных людей. Вероятно, и в здешней ночной жизни ты попадешь в окружение такого же сорта, но здесь такие люди составляют незначительный процент всего населения. Я не распространяю эти оценки на твоего мистера Даррена, который проник и в твои письма, и в последний телефонный разговор. Надеюсь в будущем увидеть этого молодого человека.
Рискуя вызвать твое неудовольствие своей излишней сентиментальностью, должен сказать тебе, что помню о том, что тебе идет двадцать седьмой год. Мы с матерью прожили в браке тринадцать лет, прежде чем родилась ты. Мне сейчас шестьдесят два, и для своего возраста я вполне здоров, но у меня есть старческое нетерпение познакомиться со своими не рожденными еще внуками. Если я правильно оцениваю значимость этого молодого человека для тебя, то не могла бы ты старинными женскими способами побыстрее добиться от него того решения, которое вознаградило бы мои ожидания?
Хватит жалоб. Я и так весьма счастлив, что после тех ужасных лет мы снова вместе. Здесь практически все идет по-старому. Чарли настаивает на покраске дома, когда погода улучшится. Теперь мы спорим с ним о цвете. Может, ты подскажешь, как бы ему возразить насчет ярко-желтого? Доктор Уэллборн работает на выездах довольно хорошо, но что-то мне не нравится. Подозреваю, что он по юношеской привычке подсмеивается надо мной. Береги себя, моя дорогая. Распорядок твоей работы и твое окружение подорвут здоровье и быка. А ты продолжаешь твердить мне, что уже привыкла. В конверте я высылаю тебе специальный витаминный комплекс, который дал хорошие результаты среди моих ослабленных больных. Если быть честным, то надо поблагодарить Дэвида Уэллборна, который предложил эти таблетки моему вниманию.
Иногда я просыпаюсь до рассвета, когда весь мир кажется спящим, и внезапно представляю себе, где ты и что делаешь. Мне кажется тогда, что нескончаемый шум того города оскорбляет твой слух, и не хочется во все это верить".
Бетти сложила письмо и положила его обратно в сумочку. «На вопросы последней страницы, конечно, невозможно ответить. Потому что единственным ответом должна быть правда, а правда была расчетливо скалькулирована так, чтобы убить его, — рассуждала Бетти. — Вот и приходится притворяться, будто я обожаю эту жизнь, чего никогда не было. Я хотела бы поехать домой, но не могу. Я, дорогой отец, вечная заложница этого чудовища по имени Макс Хейнс, и он не даст мне уехать, потому что я время от времени нужна. Благодаря Хью мне не так плохо, как было. Ты не одобрил бы наших отношений, но что делать, если мне большего не дано, а если кто при этом и пострадает, то это буду только я. И это справедливо».
— Макс немедленно хочет видеть тебя. Он в своем кабинете. — Бетти испуганно вздрогнула и подняла голову на одноцветное лицо Бена Брауна. — Что с тобой, Доусон? Ты спала?
— Иди, я все поняла.
— Он сказал «немедленно».
— Если возникнут вопросы, я тебя процитирую слово в слово, не беспокойся.
— Он злой весь день, разъяренный, как медведь. Предупреждаю на всякий случай.
Она не торопясь допила кофе, подписала счет за ужин и направилась в кабинет Макса.
— Садись, красавица. Заказать что-нибудь?
— Нет, спасибо, Макс. Ты вежлив и очарователен в неподражаемой манере Макса Хейнса. А Бен сказал, что ты жуть какой злой.
— Это я для него злой, а не для тебя. Для тебя — никогда, милая.
— Конечно, я и так на веревочке.
— Теперь о том, почему я хотел видеть тебя. Я должен подкинуть тебя одному клиенту, на этот раз непростому.
— Макс, ради Бога, придумай что-нибудь другое. Вспомни еще кого-нибудь на этот раз. Ну пожалуйста, прошу тебя.
— Извини, если я скажу, что знаю, почему ты хочешь уклониться. Я знаю все о вас с Дарреном. Это очень красиво и трогательно. Сейчас мне это не мешает, и я не позволю, чтобы вам что-то мешало.
— У тебя такая сеть шпионажа, чего в тебе не продать ее русским?
— Даррену незачем знать об этом. А раз он не знает — значит, его и не трогает.
— Макс, я не буду делать этого, просто не буду.
Он откинулся в кресле, сцепил на животе толстые пальцы и печально покачал головой.
— Сколько раз это было? Только два, не считая первого. Тогда ты, красавица, не поднимала пыли.
— Конечно, надо было бы. Но я находилась в ужасном состоянии, больная, разбитая, заброшенная, а ты знал, как можно меня раздавить.