Легкая поступь железного века...

Плохо было Наде в подмосковном доме, в родовом ее гнезде. От графа, отца ее, — никаких известий. Фалькенберг, что всю дорогу казался мрачнее тучи, поселился, никого не спрашивая, в комнатушке на нижнем этаже и почти оттуда не выглядывал. Зато прибывший с Надей из Петербурга управляющий Прокудиных Карп Петрович не спускал с юной барышни глаз, и Надежда гадала, чей приказ выполняет он: самого ли Кириллы Матвеевича, Фалькенберга, а может… отца Франциска? Последний, к большому Надиному облегчению, до сих пор не показывался. Девушка догадывалась, что именно сие обстоятельство и послужило причиной тревоги и мрачности ненавистного немца. Если бы видела она, тихо плачущая в углу кареты на пути в Прокудино, как сопровождавший ее верхом Фалькенберг то и дело останавливается, и, оглядываясь, подолгу смотрит вдаль, то уверилась бы в своих предположениях. К страшной тревоге от неясности и двусмысленности своего положения, к волнению за отца (Надя хотя и была на него разобижена, но отец все-таки…) примешивалась горечь от расставания с Александром Вельяминовым и досада на него, дорогого возлюбленного. Зачем он играет с ней в какие-то тайны, когда у нее столько своих неясностей и непонятностей? Где он? Если любит по-прежнему, почему не спешит выручить из беды?

Дни Надя проводила в светелке наверху, что окнами во двор. Ей тоже не хотелось покидать свое убежище. Часами просиживала она возле открытого окна и смотрела, смотрела на едва видимый отсюда кусочек деревни…

Никто, кроме преданной Дашеньки, не имел доступа к барышне. Остальных Надя просто прогоняла, и сама выходила весьма редко — ей казалось, что всегда следят за нею хитрые глаза Карпа Петровича…

Нынче Дашенька явилась пред Надеждой радостная, выудила откуда-то обрезок бумаги.

«Я очень близко, и намереваюсь тебя посетить. Проведет ли меня твоя Д. сегодня вечером черным ходом, как бывало в Петербурге?»

Почерк был знаком. Надя взволнованно взглянула на камеристку.

— Наталья?! Где она? Ты ее видела?

— Нет, барышня, меня Сенька, казак их, остановил, когда я, исполнив веление ваше, из монастыря возвращалась…

— Как ответ передать?

— У околицы Сенька ждать меня будет…

Надя забеспокоилась: не опасно ли все это? Но как же хочется увидеть человека, у которого можно поплакать на плече! К тому же Надежде было известно: если подруга чего-то решила — ее ничто не остановит…

Уже совсем стемнело, когда Наденька с сильно колотившимся сердцем отворила дверь на условный Дашенькин стук. И тут же повисла на шее у единственной подруги. Непрошеные слезы обожгли глаза и, как не пыталась Надежда, но не смогла сдержаться. Наталья ласково провела ладонью по ее пушистым волосам.

— Надя, что случилось?

— Ничего не знаю, — юная графиня нервно дернула головкой, быстро смахнула слезу. — От отца никаких известий!

— Мы следовали за вами на расстоянии, я и Сенька. Случались препятствия на пути… а потом… ну да ладно, незачем о пустяках. Надин, я решила тебя похитить!

— Что?!

— Похитить, увезти с собой, спрятать… Не оставлять же тебя здесь с этим немцем. Понимаю, было бы намного приятней, кабы похищал тебя юный рыцарь на коне, но за неимением оного, думаю, придется тебе и на меня согласиться…

— Что ты такое говоришь? — Надя изумленно рассматривала подругу — дорожный костюм, весьма близкий к мужскому, высокие сапоги, треуголка на черных кудрях…

— …и я готова сделать это прямо сейчас. Тяжко у вас здесь, тревожно… Пока Дашенька твоя вела меня по лабиринту из лесенок, мне казалось: за мной наблюдают…

— О Боже!

— Да. Надеюсь, что ошиблась… И все же выходить во двор тебе опасно, могут перехватить в доме.

— Что ты задумала? — Наденька нервно дрожала.

— У садовой калитки ждет Сенька с лошадьми. А у меня… вот.

Откуда-то из-под камзола Наталья выудила туго скрученную веревку. Надя всплеснула руками и хотела что-то возразить, но подруга ее уже прилаживала веревку к окну, приговаривая:

— Здесь не высоко… Если ты никогда не делала этого раньше… Конечно же, не делала. Но это легко! Минута — и мы у калитки. А так, пока проберешься к черному ходу через весь ваш дом…

— Хорошо! — воскликнула Надя. Внезапно ее охватила злость, отогнавшая страх. — Мне нетрудно будет спуститься по веревке…

В дверь забарабанили.

— Надежда, откройте! — раздался голос Фалькенберга. — У вас кто-то есть!

— Убирайтесь прочь! — закричала Наденька вне себя, и слезы, на этот раз злые, вновь блеснули в ее глазах.

— Надя, сюда, быстрее… — зашептала Наталья.

За дверью послышались женские рыдания, их перекрыл мужской голос:

— Надежда, если вы сию секунду не откроете, я своими руками задушу вашу горничную! Я уже держу ее за горло, она плачет. Я не шучу! Иначе мне не войти, эти чертовы двери не выломаешь… Ну!

— Подлец! — воскликнула Наденька, задрожав уже не от страха, а от негодования, и бросилась к двери. Наталья едва успела спрятаться в маленькой нише за занавесью.

Фалькенберг не вошел, а вломился. Взглянув на него, Надя ощутила настоящий ужас: серые глаза немца были почти безумны.

— Кто здесь, кроме вас?! Видели, как горничная привела к вам кого-то, но она молчит!