Легкая поступь железного века...

Павел кивнул.

— А спас меня герцог.

— Бирон?

— Он самый. Поверьте, в морду дам всякому, кто при мне про регента бывшего слово дурное скажет! Когда Анна преемником своим назначила малолетнего Иоанна Антоновича, а регентом при нем — Бирона, герцог, думаю, уже предполагал, чем сие может закончиться. Уж больно ненавидели его. А за что? За то, что Царица жаловала? За то, что на глазах был у всех? Верно, всем глаза намозолил, плохого однако ж не делал. Может, в казну руку и запускал, а кто сим из вышестоящих не грешит? А герцог и сам своим положением тяготился, говорят. Так вот, правителем соделавшись, он первым делом государевых преступников помиловал. И я под милость его попал. Из крепости меня выпустили, когда уж со светом Божиим навсегда распрощался… Мне ли не быть герцогу благодарным? Я сразу же в деревню уехал, от греха подальше, не было меня в столице, когда Бирона свергли. И когда свергли Анну Леопольдовну с сынком, крошкой-Государем, — тоже. Елизавета воцарилась. Друзья обо мне напомнили. Вызвала в Петербург, обласкала, в поручики произвела. Вот такова моя история нехитрая.

— Я все понял, — отвечал Павел.

— Да это не все еще, князь… Я никогда дяде зла не желал. Помириться с ним хотел, хотя уж и знал, кто меня предал. Ну, оправдывал его, и впрямь он мог решить, что вслед за племянником потянут, коли тот крамолу какую затеял… Даже приехал к нему о делах толковать. Тогда… тогда и произошло все. И слава Богу, что произошло, потому что иначе я бы Машеньку не встретил… А дело было так. Дядюшка мой всю жизнь неженатым прожил, а домом у него без стыда дворовая девка Василиса заправляет. И красива же! Черноволосая, зеленоглазая, юркая как цыганка… Что-то мне в ней даже змеиное почудилось. Ей, видать, Артамон Васильевич, который в отцы годится, давно наскучил, и вот — на меня в тот мой приезд глаз положила. Зовет в сад, в укромное местечко, встревоженная, чуть ли не в слезах, дескать — случилось что-то, поговорить надо. Пошел как дурак. А она — на шею мне. Я ее, понятное дело, оттолкнул, очень захотелось мне ей оплеуху закатить, слабостью пола не смущаясь. И тут пристыл, потому как местечко — сада уголок — и впрямь было укромное, и кое-кто еще для тайной беседы его облюбовал. А именно — дядя мой с приказчиком, который у него, как я понял, разбойным делом заправляет. И что я услышал! Дворовые дяди моего по ночам истинным разбоем занимаются, а дядя прикрывает, потому как — прибыль ему от того. И про меня меж делом речь зашла, что тошен я, скорей бы меня спровадить в столицу обратно, коли нельзя за батюшкой моим вслед послать… на тот свет, стало быть, как его когда-то… Слышу я это из-за кустов и дерев и… Василиса спасла меня, повисла на мне, рот мне обеими руками зажимает, так и не пустила к ним, а они и ушли вскоре… Василиса опять ко мне… Ну, что там, отшвырнул я ее, ушел… Думал — убить дядюшку, что ли, прямо сейчас, шпагой заколоть? Отец покойник припомнился. Нет, не по нраву бы ему это было. Так и прошел в свою комнату, вещи забрал, и тайком от дяди уехал. А по дороге на меня разбойники напали, и если б не выходила меня Машенька, мне б в живых не бывать. Ну а разбойники, уверен, бахрушинские… Василиса, что ли, на меня обидевшись, что отверг, наплела чего, испугался ли дядя из-за отъезда моего внезапного, не знаю… Только, думаю, не рад он был известию, что меня в доме его друга Любимова выходили. Вот теперь, Павел Дмитриевич, — все.

Павел молча пожал ему руку…

Дождались приезда Александра с Надеждой, и стали готовить в один день две свадьбы. Наталья шептала Павлу на ушко:

— Почему же не три?

Он целовал ей руки в ответ.

— Не спрашивай пока.

Маша очень хотела, чтоб обвенчал ее с Петрушей отец Сергий, у Александра с Надей возражений не было.

В назначенный день отец Сергий в радостно-приподнятом настроении готовился к предстоящему венчанию. Обстоятельства не располагали к пышному торжеству: Надя страдала из-за отца, которого присудили к вечному заключению в монастыре, Александр, как ни мечтал о дипломатической работе, очень не хотел уезжать так скоро с молодой женой за границу. Предстоящая разлука угнетала всех. Но все верили, что самое страшное уже позади.

И вот подъехали кареты к Знаменскому храму. Обе невесты в этот день казались во сто крат красивее, чем обычно, Наталья втайне завидовала им, и молила Божию Матерь, чтобы Она поскорее приблизила час и ее свадьбы. Митя, скромно пристроившись в любопытствующей толпе, не мог подавить грусти, что бы ни делал, как бы себя ни ругал… Он ревновал, и это было сильнее его. Еще немного, и он уже никогда не увидит ее… Машеньку… Он уезжает в Новгород, ибо вернулась дочь Любимова, княгиня Катерина Степановна, и не пожелала нового человека, его то есть, Митю, в доме терпеть. Да и Степану Степановичу получше, доктора говорят — может, и отойдет. Да… с Машей он, Митя, вряд ли уже увидится. Он знал, что сразу же после свадьбы его возлюбленная с законным супругом отбудет в столицу, в дом своего мужа…