Легкие миры (сборник)

Каго, поступавший к американцам, превосходил всякое воображение. Джипы, обмундирование, холодильники, кока-кола, консервированные персики, ружья, будки из гофрированной стали, сигареты, конфеты, стиральные машины, мотоциклы, радиоприемники, тушенка, лекарства в ящиках с красным крестом! Все это посылали духи предков, да не нам, а америкашам. Вот какая сила была у Джон Фрума! Американцы строили аэродромы, мосты, госпитали, причалы, а предки все слали и слали каго. Жалкие попытки белых людей объяснить аборигенам, что все это добро не дар мертвых, а плоды рук живых, встречались «со скептицизмом», пишет антрополог. Не надо ля-ля, как говорится. Знаем!.. Никто не видел, чтобы американцы сделали своими руками бутылку с кока-колой или холодильник. А вот если перекладывать бумаги с места на место или посидеть в наушниках, то каго приходит.

Когда война кончилась и американцы ушли, культ Джон Фрума только окреп. Важную часть его составляет почитание красного креста, американского флага и каких-то плоских зеленых камушков. Жрецы время от времени разговаривают с ним «по радио». В пятидесятые годы для этого какую-то пожилую сивиллу обматывали проводами вокруг талии, она впадала в транс и начинала вещать, а жрец переводил этот разговор на понятный язык. Как и всякую религию, культ Джон Фрума сопровождает ересь: пророк Фред, работая на корейском рыболовецком судне, узрел бога, и ему открылось, что высокогорное озеро Сиви прорвет дамбу и воды рухнут в океан; сойдя на берег, он начал пророчествовать, и многие пошли за ним, при этом вероотступник – страшно сказать – отрицал каго! А через полгода озеро рухнуло в океан. Понятно, что началась братоубийственная религиозная война, но обошлось без жертв, только 25 человек ранили.

Второе пришествие Джон Фрума состоится 15 февраля какого-нибудь года. В этот день жители Танны маршируют босиком, нарисовав красной краской на спине и груди слово USA, на плече у каждого – ружье, сделанное из бамбука. Они поют и славят своего бога, приносят цветы и просят у него много каго.

Считается, что в основе культов каго лежит ошибочная модель причинности: логика аборигенов путает необходимое условие с достаточным. Так, чтобы получить груз, необходимо иметь посадочную полосу, но недостаточно ее иметь. Термин cargo cult в англоязычном мире сейчас применяется не только в антропологии; выражение cargo cult science было запущено в обиход великим Ричардом Фейнманом по отношению к псевдонауке.

В нашем же, русском мире мы имеем постоянное, неистощимое удовольствие наблюдать буйный расцвет каго. Нет такой области, будь то наука, политика, законотворчество, общественные отношения, судебная система, где бы не толпились верующие с цветами и зелеными камушками. Еще хрущевская Программа КПСС обещала советским людям, что материальное «изобилие польется полным потоком» и этот каго придет от умерших предков – Ленина и большевиков, а будет это «через 20 лет», то есть 31 октября 1981 года.

Перестройка тоже обещала каго, и он пришел, но его забрали белые люди.

Недавние выборы – типичное отправление культа: голосовательные урны из соломы, кокосовые бюллетени, – все поддельное, фейковое, папуасское. Если сунуть этот кокос вон в ту солому, то из-за горизонта, из-за коралловых рифов, по голубым волнам к нам придет демократия.

И будет наша Папуа сильной и могучей.

Студень

Собственно, я его всегда боялась, с детства.

Его готовят ведь не просто так, не когда попало, а все больше на Новый год, в сердцевине зимы, в самые короткие и жестокие дни декабря. Рано темнеет, вокруг уличных лампочек – игольчатые нимбы: сырой мороз. Дышать приходится через варежку. От холода ломит лоб и немеют щеки. И вот, пожалуйста: надо делать студень или холодец – от одного только названия падает душевная температура, и никакие пуховые платки, серые, оренбургские, тут не спасут. Это такая религия – варка студня. Это ежегодное жертвоприношение, только неясно кому, неясно для чего. И что будет, если его не сварить, тоже неясно.

Но вот почему-то надо.

Надо идти по морозу на рынок, всегда полутемный, всегда нетеплый. Мимо тазов с квашеньем, мимо пахнущих девичьей невинностью сливок и сметаны, мимо артиллерийского склада картошек, редек, капуст, мимо фруктовых холмов, мимо сигнальных огоньков мандаринов – в дальний угол. Там колоды, там кровь и топоры. «К топору зовите Русь». Вот к этому, впившемуся лезвием в деревянную чурку. Русь пришла, Русь выбирает кусок мяса.

«Игорек, даме ноги наруби». Игорек замахивается: хрясь. Раскалывает белые коровьи колени, нарубает голяшки; некоторые покупают куски морды: губы, ноздри, а кто любит свиной бульон – тому свиные ножки с детскими копытцами; взять такую в руки, коснуться ее желтоватой кожи страшно: а вдруг она в ответ пожмет тебе пальцы?

Они не вполне мертвые, вот в чем дело-то; смерти же нет; они разрубленные, покалеченные, они уже никуда не дойдут, даже не доползут, они убитые, но они не мертвые. Они знают, что ты за ними пришла.