Мне стало легче. Мы с друзьями обсуждали все подряд, не касающееся Моргана. Без них мои мысли разбредались, но уверенно сходились в одной точке — на мистере Стайлзе. Это было мучительно. Именно поэтому я была намерена пережить нелегкую неделю правки его интервью и улететь в Майями зализывать раны.
К среде интервью было полностью отредактировано и согласовано с Ричем. Он дал добро на то, чтобы переслать его Моргану на сверку во избежание судебных разбирательств в процессе. Это была обычная практика. Мы отправляли статью человеку, о котором писали, чтобы он проверил, все ли данные указаны верно, не исказили ли мы информацию о нем. Обычно материал возвращался в том же виде, в котором уходил от нас. Но случались исключения.
Итак, к обеду среды я сидела у своего компьютера и отправляла письмо Моргану Стайлзу.
Я нажала кнопку, и электронное письмо полетело в поисках адресата. Я удовлетворенно выдохнула и откинулась на спинку кресла. Подняв голову вверх, покрутилась вокруг своей оси, глядя в потолок. В тот момент я не думала ни о чем. Просто крутилась, как на карусели, и пялилась на серое пятно, портившее идеальную белизну краски наверху.
Потом я вспомнила, что за письмо отправила мгновение назад и мыслями вернулась к предмету своих переживаний. Попытка понять саму себя проваливалась с треском каждый раз. Даже я своим развращенно-избалованным мозгом понимала, что Морган был прекрасной партией. Успешный, красивый, богатый, заботливый, любящий, сексуальный… У меня было столько эпитетов, чтобы описать, какой он, но все они меркли перед моей дуростью и страхом.
Пожалев, что рассталась с Морганом, я даже записалась на прием к психиатру Роуз. Думала, что хотя бы он сможет разъяснить мои нелогичные поступки. Но, к сожалению, мы не смогли толком выяснить происхождение страха серьезных отношений. То, в чем я обвиняла Муна, настигло и меня саму.
Мы отбросили детские страхи или волнения. Мои родители счастливо женаты много лет. Единственное, что он предположил, как мне кажется, правильно, так это религиозная составляющая. Родители всегда были излишне набожными, регулярно ходили в церковь и воспитывали меня в строгости. Я слетела с катушек, когда вырвалась из-под их опеки. Тогда я почувствовала свободу. Знаете, что такое стать свободным после жизни в клетке, когда тебе восемнадцать? Представляете себе, что это означает? Да-да, именно так. Я лишилась девственности на второй день в кампусе колледжа. С парнем, имени которого даже не знала. А началось все с игры «Семь минут на небесах». Закончилась она тем, что мы порвали рубашку владельца дома и сломали хоккейную клюшку, принадлежавшую еще его деду. С той самой минуты я не отказывала себе практически не в чем. Единственным табу для меня всегда были наркотики. Потому что они погубили брата, когда мне было восемь. Он просто умер от передозировки. Моя любовь, моя надежда.
Добравшись до брата, психотерапевт предположил, что я боюсь серьезных отношений, потому что боюсь потерять близкого человека. Снова переживать агонию от того, что не могу вернуть дорогого человека. Но нет. Я не была так уж сильно влюблена в Моргана, чтобы бояться его потерять. Единственное, что я боялась потерять, − это моя свобода. Возможность делать все для себя, не оглядываясь на потребности и желания другого человека. Это мешало работе. Мешало раскрепощенности. Мешало мне.
Я хотела секса в любое время суток. Обниматься мне хотелось лишь иногда. Я была молчалива и угрюма во время работы. Разговоры отвлекали и сбивали с мысли. Я не готовила еду, когда было надо, только по желанию. Все остальное время питалась перекусами или доставкой. Я могла сорваться в спортзал в час ночи, потому что не спится. Собираюсь я громко, а гардероб находится в моей спальне. Так что, если бы там кто-то спал, я бы его разбудила. Я могла начать петь только для того, чтобы прочистить мысли и настроиться на статью. Представьте себе такое представление на кухне часа в четыре утра. Представили, да? Ага, и я о том же. Кто такое выдержит?