Легкие шаги безумия

Машина стояла прямо у дверей черного хода. Лену втолкнули в огромный джип, она оказалась на заднем сиденье между двумя амбалами, которых не могла разглядеть в темноте. Она только успела заметить, что их всего пятеро. Когда маши на двинулась, один из сидевших рядом ловким движением фокусника вытянул из кармана какую-то тряпку и завязал Лене глаза, больно прихватив несколько прядей волос.

— А поаккуратней можно? — поморщившись, произнесла Лена и не узнала собственного голоса.

— Пардон, — вежливо извинился амбал.

— Вы мне волосы в узел затянули, очень больно, — сообщила она спокойно, — и вообще, что я могу увидеть в такой темноте?

— Будешь возникать, совсем вырубим! — рявкнул один из соседей.

Но на Лену что-то нашло. Почему-то молчать в такой ситуации было страшней, чем говорить. Звук собственного голоса успокаивал, как бы подтверждая, что она еще жива.

— Если бы вам было приказано вырубить меня, вы бы давно это сделали, — стала рассуждать она вслух, — но вы пока что обращаетесь со мной весьма вежливо, как истинные джентльмены. И я буду вам признательна, если вы, во-первых, все-таки аккуратней завяжете этот узел и, во-вторых, если дадите мне покурить.

— А она мне нравится, в натуре! — проговорил кто-то, сидевший впереди. — Слышь, Брюква, завяжи ты ей по-нормальному узел и сигарету дай.

Тот, которого назвали Брюквой, завозился с узлом, немилосердно дергая волосы. Через минуту послышался щелчок зажигалки. К Лениным губам поднесли сигарету.

— Далеко едем? — спросила Лена.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответили с переднего сиденья.

Ехали часа полтора. За весь долгий путь больше не было сказано ни единого слова. Включили магнитофон, солист известной поп-группы жестким басом запел грустную песню о тюряге и о любви.

«Если бы меня хотели убить, — думала Лена, — то сделали бы это сразу. Наверное, хорошо, что мне завязали глаза. Это значит, что есть у меня шанс выбраться живой. Тому, кого готовят в покойники, глаза не завязывают. Зачем? Если он и увидит что-то, все равно потом не скажет…»

В машине было тепло. Кассеты в магнитофоне меняли несколько раз. Иногда один из соседей Лены начинал вяло подтягивать какой-нибудь особенно известный мотивчик. Он противно фальшивил, и голос у него был высокий, надтреснутый.

«Да, это не могут быть люди Градской. Они бы сразу убили меня. У нее ведь была единственная цель — убить, — рассуждала про себя Лена. — Интересно, что же взорвалось на шоссе? И куда делся Иевлев?»

Наконец джип остановился. Не снимая повязки, Лену вывели из машины. Под ботинками заскрипел утоптанный снег.

— Сумку мою не забудьте, пожалуйста, — попросила она.

— Иди-иди, — ответили ей и легонько подтолкнули в спину, но уже не дулом, а рукой.

Под ногами были деревянные ступени, потом сквозь повязку просочился слабый свет. Лену повели через какие-то теплые комнаты, держа за локти. Только сейчас она почувствовала, как сильно устали руки, заведенные за спину. Плечи ныли нестерпимо. Браслеты наручников, хоть и болтались свободно на запястьях, все равно вызывали отвратительное ощущение холодной железной тяжести.

— Наручники снимите, — тихо попросила она, — я не убегу и драться с вами не буду. — Обойдешься, — ответили ей, остановили и резко усадили в какое-то кресло, — сиди тихо и не вздумай орать.

Через минуту хлопнула дверь. Лена осталась одна, неизвестно где, в наручниках, с завязанными глазами. Она попыталась удобней устроиться в кресле, но это было невозможно. Плечи ныли все сильней, руки затекли.

Она вспомнила, как когда-то во время летней сессии готовилась всю ночь к экзамену, сидела у открытого окна в кухне. Окно выходило на Садовое кольцо. Ночью, особенно перед рассветом, стояла странная, напряженная тишина. И вот в этой тишине вдруг послышалось отчетливое, дробное постукивание. Выглянув на улицу, Лена увидела, как прямо под окном по пустынному тротуару идет человек.

Он шел очень медленно, держа в руках тонкую трость и осторожно простукивая асфальт перед собой. Это был слепой, но ослеп он совсем недавно. Он учится ходить ночами по пустынным улицам. И тогда она вдруг до ужаса ярко почувствовала это черное, безнадежное одиночество слепоты.

С тех пор прошло много лет, но тот одинокий слепой на ночном Садовом кольце накрепко врезался в память. Сейчас, сидя с завязанными глазами, она всей кожей чувствовала опасность, исходящую от невидимых стен и предметов в чужом доме, от всего мира вокруг…

Она не знала, сколько прошло времени. Ей сильно хотелось пить, во рту пересохло. Было очень тихо. Она подумала, что никого нет в доме, и в этот момент послышался щелчок дверного замка. Потом быстрые, легкие шаги. Кто-то стал молча развязывать узел на затылке. Повязку снимали осторожно, стараясь не дергать за волосы.

Сначала Лене показалось, что она по-настоящему ослепла. Свет в комнате не был ярким, но больно резанул по глазам. Это продолжалось несколько минут. Лена щурилась, хотелось потереть глаза руками, но руки были все еще скованы.