Легкие шаги безумия

— К нам сегодня приходили из поликлиники, у вас сейчас какой-то профилактический осмотр, — сообщила Лена.

— У нас? Осмотр? — удивилась Светлана Игоревна. — Да что вы! Сейчас ничего такого нет… А кто именно к вам приходил? Вы фамилию спросили?

Лена почувствовала неприятный холод в животе. Она вкратце рассказала о сегодняшнем визите, надеясь, что он все-таки мог иметь отношение к поликлинике.

— Как, вы сказали, зовут эту женщину? Валентина Юрьевна? — тревожно спросила Светлана Игоревна. Лена кивнула.

— И она просидела у вас почти два часа? А вы проверили, в доме ничего не пропало?

— Честно говоря, мне это в голову не пришло… — растерянно призналась Лена. — Она была в белом халате, с фонендоскопом, ребенка осматривала вполне профессионально…

— Нельзя быть такой доверчивой в наше время, — покачал головой муж Светланы Игоревны, — сейчас столько квартирных краж, это могла быть наводчица, да мало ли? Ведь вы не вызывали врача и пустили в дом постороннего человека!

Холод в животе не проходил, к нему прибавилась отвратительная слабость — до дрожи в коленках. Возвращаясь домой, Лена вспоминала все подробности разговора со «злой тетей», и в голове быстро выстроилась странная цепочка, которая шла от неизвестной женщины, выдававшей себя зачем-то за детского врача, к суициду, а от суицида — к Мите Синицыну.

Если бы Сережа был дома, было бы не так страшно, но он вернется не скоро. Лена пыталась уговорить себя, что никакой связи между фальшивой докторшей и самоубийством Мити нет и быть не может. Все это — чистая фантазия, и докторша действительно наводчица. Надо обязательно проверить, не пропало ли что-нибудь в доме, и позвонить Мишане Сичкину, посоветоваться, как обезопасить себя в такой ситуации…

Но странные, однако, пошли наводчики — не жалеют времени, профессионально осматривают ребенка, дают разумные и дельные советы, а потом рассуждают о психологии суицидентов. «Впрочем, откуда мне знать, как ведут себя наводчики? К счастью, у меня пока что не было опыта общения с ними», — усмехнулась про себя Лена.

Оттого, что она позволила неизвестно кому не только войти в дом, но и прикоснуться к ребенку, было особенно противно.

Глава 10

— Надо уметь радоваться жизни, солнышку, первому снегу, весенней травке, — говорила Регине мама.

Мама была тихой, интеллигентной, некрасивой. Одинокая библиотекарша, старая дева, на сорок первом году жизни отдалась подвыпившему электрику Кирилке, разбитному тридцатилетнему мужичонке, который только что вернулся с фронта.

Он пришел в библиотеку морозным январским вечером чинить проводку. На улице было минус сорок. Известно, какие лютые зимы бывают в Сибири… От жарко натопленной русской печки по читальному залу разливалось сонное, томное тепло. Все ушли домой, к своим семьям. А Вале Градской спешить было некуда. Ее попросили дождаться припозднившегося электрика.

Этот жалкий демобилизованный солдатик с картофельно-толстым носом, скошенным подбородком, пошлой ухмылочкой на губах стал случайным отцом Регины Валентиновны Градской.

Все случилось быстро и грубо, на истертом дореволюционном диване, в читальном зале, под большими портретами классиков русской литературы.

— Зачем ты мне это рассказала? — спрашивала маму Регина в свои восемнадцать лет. — Неужели ты не могла придумать какую-нибудь красивую романтическую историю про погибшего во льдах героя-полярника, про широкоплечего фронтовика с орденами на груди? Зачем мне знать, что мой отец — спившийся ублюдок Кирилка.

— Он воевал… — отвечала мама с виноватой улыбкой.

— Он жалкий ублюдок! — кричала Регина. — Он урод! От таких нельзя рожать!

— Шел январь сорок шестого, Регишенька. Какие уж там герои-полярники? На десять женщин — один мужчина. Мне было сорок. Я была одна на свете, очень хотелось ребенка. Это был мой последний шанс.

— Лучше бы ты мне соврала. — Я не могу обманывать, ты же знаешь… — Регина знала. И тихо ненавидела эту беспомощную, виноватую улыбку и патологическую честность.

Мама никогда не врала другим. Только себе. Она постоянно тешила себя приторно-сладкими иллюзиями, существовала каком-то идеальном, выдуманном мире.

— Наташа Ростова вовсе не была красавицей, — умильно говорила она дочери, — вот смотри, как описывает свою любимую героиню Лев Николаевич. — И она, прикрыв глаза, за читывала наизусть большие куски из «Войны и мира». — А княжна Марья? Этот образ — настоящий гимн духовной красоте. Вот послушай! — Опять следовал кусок из классического романа. — И пушкинская Татьяна не блистала красотой. — Длинные цитаты из «Евгения Онегина», тоже наизусть, с прикрытыми глазами. — Пойми, Регишенька, переживать из-за того, что у тебя не совсем правильные черты лица, — глупо и скучно. От внешности ничего не зависит в жизни. Главное — духовная красота, доброта, ум…

Регина уже в двенадцатилетнем возрасте знала, что это бредни. Красотке, даже если она глупа до тошноты, все равно будет уютней в этом мире, чем умнице-дурнушке. Никакая духовная красота и доброта, никакой ум не помогут дурнушке. Чем старше Регина становилась, тем глубже верила в это.