Клер: избавление от конфликта
В качестве примера применения этих концепций давайте рассмотрим глубокий внутренний конфликт Клер – ранее никогда и ничем не болевшей 16-летней девушки, которая теперь была вынуждена лечиться от диабета. Клер было крайне трудно признать, что ее мир изменился, что ее организм и ее жизнь теперь далеки от совершенства. Прием инсулина превратился в болезненное ежедневное напоминание о том, что жизнь за пределами рая может быть наполнена неприятными обязанностями.
Родители и ее лечащий врач исполняли роль авторитарного голоса и напоминали Клер, что ей грозит слепота, ампутация конечности или серьезная болезнь почек, если она не будет выполнять предписания врача, делать инъекции инсулина и не прекратит свое безрассудное поведение. Подобно чересчур прямолинейным и авторитарным шестилетним детям, ее родители считали, что они проявляют рациональность и понимание реальной ситуации, пытаясь контролировать сопротивляющегося, лишенного понятий о реальности двухлетнего ребенка, который не хочет принимать лекарство. Фактически же они только раздували серьезный внутренний конфликт, который вынуждал Клер играть роль мятежного двухлетнего ребенка, сопротивляющегося внешнему давлению. Так как их угрозы и приказы не смогли обеспечить полного повиновения Клер, они записали ее ко мне на прием и дали мне инструкцию «с помощью гипноза заставить ее принимать инсулин и перестать есть сладкое».
Методом многочисленных проб и ошибок я установил, что никогда не нужно вступать в борьбу с двухлетним ребенком, живущим в каждом из нас. Поэтому я сознательно избегал роли властной личности, указывающей, что нужно и чего нельзя делать. Мне хотелось продемонстрировать Клер голос и роль вежливого «я», которое могло бы выслушать рассказ обо всех ее страхах и проблемах, не выдвигая своих аргументов. Поэтому я сосредоточился на том, чтобы предложить ей расширенное приложение «да»-шаблона.
Каждый раз, когда Клер говорила мне, что она не хочет принимать инсулин, а хочет сладкого, я отвечал ей: «Да» и «Да, разумеется. Это вполне нормально и понятно». Когда она усилила сопротивление и заявила, что собирается пойти на вечеринку, где ее ждут торт, десерт и подслащенные газированные напитки, я просто сказал: «Да, конечно. Так повел бы себя любой подросток».
После 30-минутного сеанса, во время которого я не пытался с ней спорить или оказывать на нее давление, Клер поняла, что она могла бы ослабить свое крайнее противодействие и отказаться от отчаянной попытки двухлетнего ребенка держаться за свой идеальный мир младенчества. В этот момент я задал ей вопрос, подразумевавший, что она готова изменить свою точку зрения, перейдя к роли способного обеспечить ей защиту взрослого «я». Вопрос звучал так: «Если бы какая-нибудь маленькая девочка заявила, что она хочет принять яд, ты позволила бы ей это сделать?»
Клер ответила: «Нет».
Я продолжал: «Но что если бы эта маленькая девочка стала настаивать и говорить тебе: „Но он же сладкий, и я вправду его хочу“? Ты позволила бы ей проглотить этот яд?»
Клер воскликнула: «Нет, конечно нет!»
«Тогда, – заявил я, – мне с сожалением придется сказать, что для твоего организма потребление слишком большого количества сахара подобно потреблению яда. И твой организм подобен той маленькой девочке, которая нуждается в том, чтобы ты защитила ее от принятия яда и слишком большого количества сладкого. Ты будешь защищать ее от яда и решать, сколько инсулина принять, когда ты сама сделаешь выбор в пользу принятия небольшой дозы сахара?»
Лицо Клер мгновенно изменилось. Передо мной был не обидчивый ребенок, а молодая женщина, осознающая ответственность за свое здоровье. Выразительно посмотрев на меня, она сказала: «Да».
