Легко

При осмотре были установлены следующие симптомы: пятидесятипроцентная хромота, частичный правосторонний паралич, афазия, выраженный стресс, обсессивный страх физического увечья и неконтролируемые плевки с периодичностью свыше ста раз в день.

* * *

Бесконечной дырой тянется пустое пространство, и вот, наконец, мой, пришел, уже ЗДЕСЬ. Приоткрываю подвальную форточку, на высоте лица. На улице кусты, темно, гортензия уже наполовину замерзла, японская лиственница совсем голая, шиповник, розы с шипами, а посередине — его лицо, белой тарелкой в темноте. Весь бледный. Из его рта комками вываливаются слова. Извиняется.

— Ну ты, слышь, извини, подруга, я у Момо задержался.

Это он мне, что был у Момо. В два ночи. Я к тому времени уже почти заснула. Мамуля за это время уже второй раз в туалет выходила.

— Ну я… я набирался концентрации, энергии, что ли…

— Концентрации из коньяка? — говорю.

— Из шнапса, из штирийского. Ну и еще пробовал подбить кого-нибудь, чтобы со мной пошел. Нико я уже два дня обрабатывал, звонил ему, а он не хочет, ни в какую. Сказал, что я дурак. Идиот полный.

— Да какого черта ты мне морочишь голову этим своим Нико? Давай, заходи уже. Нам что, нужен кто-то третий свечку подержать? У нас что, праздник или вечеринка какая?

Ладно, какая разница, не буду пилить, не имеет смысла. Он — здесь. Значит, это все-таки случится. Сейчас. То, что мой от страха заикается, не имеет значения. Я знаю, что иногда действительно умею пилить как бензопила, не останавливаясь. Но сейчас не надо. Это чтобы он не заикался, а так я пилить не буду. Он просто должен оставаться здесь, со мной, иначе ничего не получится, а сейчас — сейчас все должно идти как по маслу.

— Ну да, ты не просила, только всегда лучше, если еще кто-то есть, — талдычит он, разевая свой рот. — Уж ты мне можешь поверить. — Его белая морда по-прежнему выделяется белым пятном в темноте, одной рукой я по-прежнему держу ручку от приоткрытой форточки.

* * *

Левой рукой я проверила, заперта ли входная дверь, вот, ЗДЕСЬ, я держу в левой руке ключ, который минутой раньше вытащила из замка. На стене у дверей картина, которую мамуля привезла из Праги, где она училась: художник Муха. Да, очень на нее похоже, ее стиль, вечно этот розовый, оранжевый и зеленый; раньше, когда я была маленькой, мне даже нравилось, потому что не знала я еще, какая это все фигня. А мамуля всегда это любила. Да, вот это ей нравится. Интересно, кого это может удивить. Уже никого.

* * *

Хорошо, ЗДЕСЬ мы упали в кресло, я со всей силы присосалась к его лицу, как осьминог. Вылизываю. Если смотреть сзади, то очень может быть, что сцена не очень аппетитная, — только, в конце концов, какая разница, главное, что это меня успокаивает. Я уже давно его не лизала. Да, и вот еще что: на самом деле, на самом деле я реально хочу, чтобы все уже поскорее началось. Вот он, этот самый сладкий момент, за секунду ДО ТОГО, как начнется то, чего я жду, жду уже давно — недели, месяцы. Вот тот самый момент, когда все еще только должно случиться, сейчас, через секунду, как же это сладко, когда ты все это себе представляешь и испытываешь такое адское наслаждение; это как говорит героиня той самой детской сказки: я долго буду грызть этот пряник, чтобы он еще до-о-олго не кончался. Да я сто лет ждала, когда же наконец это случится, и вот время пришло. Сейчас СЛУЧИТСЯ. Мы здесь. Мы любим друг друга. Мы бы даже поженились для этого, если б нужно было. А потом — потом, может быть, опять все будет нормально. Скукотища.

Поэтому в этот момент я никуда больше не торопилась. Да, я знаю, что ОН торопится, но мне без разницы, я-то здесь как раз для того, чтобы его контролировать; это он хотел бы, чтобы уж поскорее все, а вот я никуда не тороплюсь. И вот мы наконец у меня. Вот поэтому я так плотно зажимаю его в кресло, тискаю и присасываюсь к его лицу. Оно у него влажное, потное, он учащенно дышит — это потому, что от Момо к моему дому он бежал, запыхался, а потом еще прорывался через наш идиотский сад. Не думаю, что ему страшно, он же парень все-таки. Почему ему должно быть страшно? Мы сейчас как два бога, а когда кто видел, чтобы боги на этом свете чего-нибудь боялись? Никогда ни один нормальный бог ничего не боялся. Хотя я, в общем, никогда еще не была богом, чтобы стопроцентно знать, но только сейчас, в первый раз, мне кажется, что они никогда ничего не боятся. Боже, как же мне хочется, чтобы это ощущение не прекращалось. Ощущение, когда совсем не страшно.