Легко

Ладно, мы были под впечатлением от этих баррикад и нам было тогда не до того, чтобы еще раз встречаться с кем-нибудь из Малых Гроз или Камна-Реки. Только как ни поверни, именно эта сторона и более населена, следовательно, шансов поймать мобильный сигнал больше. Рог — это пустошь, глухомань, даже если за ним можно увидеть огни Кочевья. А Презель пошел именно в сторону Рога, туда, где, может быть, ему встретилось только маленькое поселение, пара домов, рядом с которыми горит бунтовщический огонь. Огонь, о котором сейчас, в свете луны, вообще сложно сказать, горит он еще или нет. Может, просто нормальные люди, погуляли и пошли спать. Или нет. Нет, лучше об этом вообще не думать. Страх сбил нас с толку. Хотя все, что случилось раньше, не в счет, ничего не значит. Настоящий страх будет сейчас. Все эти чудеса, что произошли, немного оторвали нас от реальности, мы оказались немножко подвешены в воздухе и не размышляли трезво. А сейчас еще эта музыка, опять факты, упрямые факты… Реально здесь кто-то есть! И совсем рядом. Боже мой, что за идиотская ситуация!

Я: Да, только сейчас слишком поздно спускаться самим.

Шулич обжег меня взглядом.

Шулич: Мы? Пока Презель не вернется, некуда нам идти. По крайней мере, до утра. За нами сюда приедут.

Смотрю на Агату. Ей все равно. Я не знаю, найдется ли хоть одна какая-нибудь женщина, которая в подобной ситуации вела бы себя так спокойно. Нормальной женской реакцией было бы истерично причитать, доводить нас придирками, упрекать, какие мы идиоты, полицейский и гражданский, полные дураки, как такое могло случиться, что ей приходится переживать и так далее в том же стиле. Грозила бы жалобой в суд и старалась вытоптать последние остатки нашей мужской гордости. Постоянные упреки, какие мы дураки, неспособные даже спросить дорогу (хотя в этом случае мы как раз спросили дорогу, у нее же). С другой стороны, могла бы удариться в такую панику, как нас тут кто-то в темноте и глухомани водит за нос. Но только не Агата. Она абсолютно спокойна.

Видимо, потому что она как раз знает, кто.

Она меня ужасно раздражает. И даже лучше, что молчит, потому как иначе я бы взорвался. Бог знает, что бы я тогда мог бы отмочить. Я никогда еще не терял контроля до такой степени. Но если я сейчас снова начну давить на нее, все это может кончиться плачевно. Нет, контроль я не теряю, пока вполне хватает намеков, что я знаю то, что я знаю. Или думаю то, что думаю.

Агата: Может, вернемся к машине? А то там еще что-то может пропасть.

Я смотрю на нее.

Я: А тебя разве волнует?

Агата обиженно открывает рот, потом закрывает и демонстративно молчит. Какое ее дело? Машина не ее, и никаких ее вещей там нет, только народ ее, тот, что сторожит кругом, этот народ, по всей вероятности, ее. А если наш, тогда проблемы никакой не будет — вернуть обратно все то, что было украдено, как только все прояснится. Только сначала нужно все прояснить.

Так что, вероятно, было бы действительно лучше пойти посмотреть, откуда эта музыка.

Я: По-моему, нужно выяснить, откуда эта музыка.

Шулич смотрит на меня, в этот раз серьезно; похоже, у него та же мысль.

Я: Судя по тому, что мы слышим, это недалеко. Достаточно только подойти поближе, чтобы увидеть, кто это. Нам по-любому больше нечего делать.

Шулич: Да, тут вы правы.

Прислушиваемся к музыке. Странно, раньше мы слышали вроде хорватскую музыку: такая узнаваемая мелодика, и тип языка тоже можно было распознать, хотя отдельных слов разобрать не удавалось. А сейчас, похоже, музыка словенская. Гармоника, узнаваемый мотив польки.

Нет, это явно не студенты психологии. Ну, если только очень самоироничные.

Бывают, конечно, и такие.

Помню, я однажды, относительно недавно, видел по телевизору, как уставший Франц Шаркези что-то объяснял, а приставала к нему какая-то сочувствующая журналистка, которую страшно интересовала цыганская жизнь, мультикультурность и все такое; не только эти жестокие события, произошедшие с ними, но еще и цыганская музыка, танцы, которые показывают в фильмах и документальных передачах, типа «Табор уходит в небо» или «Цыган». На каких инструментах вы играете? Какие танцы? Да ладно вам, наверняка. По случаю праздника. А вы знаете группу «Шукар»[30]? А кто это? — зашамкал Шаркези. Когда ему объяснили, самодовольно ответил: нет, это проблема, раз словенская группа, значит, не то. Ну, давай, журналисточка, флаг тебе в руки. Ты и занимайся его интеграцией. Ты ему построишь мост, а он для него, видите ли, недостаточно хорош. А эти шукары с успехом выступают на всех цыганских фестивалях. Словенская группа. И замечательная, между прочим.

Да кто это, черт возьми? Звуки доносятся прямо из леса.

Шулич: Ну, пойдем посмотрим.

Оборачиваемся в сторону леса. Агата стоит в нерешимости.

Агата: Может, мы вдвоем здесь останемся?

Я: Вот еще, мы должны быть вместе.

Агата надулась, и, чтобы предупредить возможный взрыв многословной цыганской агрессивности, я добавляю:

Я: Никто не знает, кто выйдет из леса. Здесь же волки водятся. Опасно тебе одной здесь оставаться.