Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать

«Кто такой этот Клод Симон?» — презрительно спросил он (явно впервые видя имя этого прозаика, Нобелевского лауреата 1985 года). — «А этот Карло Гинзбург?» (имея в виду самого, пожалуй, известного итальянского историка). Тут я обратил внимание, что Витале читает каталог справа налево: сначала смотрит на тираж и только потом переводит взгляд на заковыристые имена и названия. С его точки зрения, мы были похожи на фабрику, которая производит обувь слишком маленьких, неходовых размеров. «Какой смысл издавать книги такими крохотными тиражами? — взорвался Витале. — Неужели нам самим не стыдно? Как я могу по утрам смотреть на себя в зеркало, зная, что мне хочется издавать такие безнадежно нерентабельные книги?»

Между прочим, в этот план входили и книги Тренинга, которые, по нашим расчетам, должны были с лихвой покрыть возможные убытки от более «заумной» литературы. Но новая политика Витале состояла в том, что субсидирование одной книги за счет других должно прекратиться — отныне каждая книга должна приносить доход сама по себе.

Идеи Витале далеко не сводились к сокращению штатов и издательского плана. Он без обиняков заявил мне (хотя позднее отказался это признать), что мы не должны издавать «столько левацких книг». Более того, он предложил заменять их произведениями правых авторов. Я сообразил, что Ньюхауз не одобряет выпуска книг, не соответствующих его личным политическим взглядам. Очевидно, желание очистить каталог от подобной литературы стало одной из причин, заставивших его поставить ребром вопрос о «Пантеоне». Ньюхауз еще со студенческих лет придерживался откровенно правых убеждений. Он протестовал и против того, чтобы Бернстайн издавал советских диссидентов, и против того, чтобы мы издавали диссидентов американских. В несколько месяцев Ньюхауз сумел избавиться от обеих заноз в своем боку — от Бернстайна и от нас.

Спустя несколько совещании я заподозрил, что нас вовлекли в фарс, разыгрываемый чисто для проформы. Происходящее напоминало уже не беседы о будущем известного издательства — а ситуацию перед закрытием завода, больше не нужного владельцам. Вначале мы полагали, что имеем дело с собеседниками, которые честно изложат свою позицию и без излишней предвзятости выслушают наши доводы. Но дело обстояло совершенно иначе: Витале и его подчиненные то давали обещания, то, при следующей же встрече, клятвенно их отрицали. Это постоянное лавирование окончательно убедило меня в бессмысленности наших совещаний. Ньюхауз и Витале стремились к одному из двух: либо провести в «Пантеоне» сокращение штатов в качестве прелюдии к полному упразднению издательства, либо так сильно деморализовать меня и моих коллег, что мы уволимся сами.

Том Майер в своей пространной и глубокой статье о наших бедах в «Ньюсдэй» («Newsday»), позднее включенной в его биографию Ньюхауза, сравнил «Пантеон» с островком в море «Рэндом хауз». Он отметил, что коллеги по «Рэндом» воспринимали нас как нечто обособленное, принципиально иное, — до какой степени обособленное и иное, я осознал лишь впоследствии.

В 70-х годах, когда цели и принципы «Пантеона» стали ясны всем, мы без труда находили способную и сознательную молодежь, которая разделяла наше мировоззрение и охотно шла к нам работать, хотя во многих других издательствах оклады были, мягко говоря, выше. Людей с необходимыми нам умениями и интересами я обычно предпочитал искать вне издательского мира. Правда, у нас всегда был, как минимум, один редактор-профессионал, отвечавший за более-менее «коммерческий» пласт нашей продукции, но мои коллеги в большинстве своем пришли из научных кругов. Сара Берштель, много лет преподававшая сравнительное литературоведение, наделенная острым нюхом критика и способностями полиглота, курировала львиную долю наших европейских авторов, а также Барбару Эренрайх и ряд других американских писателей. Джим Пек и Том Энгельхардт пришли из Комитета встревоженных востоковедов — неформальной организации, возникшей в период войны во Вьетнаме. Они были редакторами существовавшего при Комитете влиятельного издания «Бюллетень». Оба отдавали много сил науке. Джим продолжал специализироваться на своей области исследований, но расширил ее рамки, работая с такими авторами, как Фулбрайт и Хомский. Том, редактор «Маус» Арта Спигельмана, также занялся другими областями. Особенно его привлекала массовая культура. Венди Вольф (позднее она как редактор сыграла ключевую роль в издании книг Гренинга) совсем юной пришла работать в детскую редакцию «Пантеона». После краткого пребывания там и долгого периода ученичества в других отделах Венди овладела всеми секретами нашего редакторского ремесла. Остается сказать о Сьюзен Рабинер, хронологически пришедшей к нам последней, намного позднее Венди. Сьюзен раньше работала в «Оксфорд юниверсити пресс» («Oxford University Press»). Высококвалифицированный и энергичный редактор, она внесла большой вклад в реорганизацию «Шокен букс».