Легко (ЛП)

Я распаковалась и постирала грязное белье. Почти все машины на нашем этаже были свободны, очень мало людей оставалось на праздники, но завтра все переменится, когда все вернутся. Я выбирала время для стирки так, чтобы мне не нужно было ходить вниз или вверх. А избежание боковой лестницы стало для меня привычкой. Я не пользовалась ею, даже будучи с кем-то. Мои отговорки работали со всеми, кроме Эрин, которая покосилась на меня, когда я второй раз использовала фразу "Я кое-что забыла в комнате, встретимся внизу".

Однажды, она меня спросила напрямик:

— Ты боишься этой лестницы, не так ли?

Я красила свои ногти на ногах в кроваво-красный цвет, и уставилась на кисточку, пытаясь заставить мои руки не трястись. Начинай от кутикулы и двигайся вверх. Начинай от кутикулы и двигайся вверх.

— А ты не боялась бы?

— Да, боялась бы, — ответила она.

Следующий раз это была Эрин, кто сказала:

— О, черт, я забыла сумку в комнате. Ж, пошли, откроешь мне, ладно? — Повернувшись к остальным, она добавила: — Мы присоединимся к вам внизу через пять.

Я: Я вернулась

Лукас: Я думал, что ты не вернешься до завтра.

Я: Я передумала

Лукас: Я вижу. Свободна сегодня?

Я: Да

Лукас: Ужин?

Я: Да

Лукас: Я заеду за тобой в 7.

— Никогда раньше парень не готовил для меня.

Он улыбнулся по другую сторону столешницы, нарезая свежие овощи и сбрызгивая чем-то, что он только что смешал.

— Отлично. Это должно эффективно занизить твои ожидания. — Он выложил ингредиенты на алюминиевую фольгу, завернул ее, и засунул в духовку, к остальному ужину.

Я сделала вдох носом.

— Ммм, нет, пахнет замечательно. И ты выглядишь так, как знаешь, что делаешь. Боюсь, что мои ожидания вылезают за все рамки.

Он поставил таймер, вымыл и вытер руки, обошел столешницу и, взяв меня за руку, повел к дивану.

— У нас есть пятнадцать минут.

Сев рядом, он стал рассматривать мои руки, кончиками прохладных рук проводя по моим коротким ногтям, которые я никогда не отращивала, чтобы они не мешали мне играть на контрабасе; большим пальцем он нежно поглаживал внешнюю сторону моей руки. Нежно ее, перевернув, указательным пальцем он прошелся вверх, вниз, и по чувствительной коже между моих пальцев. Он обвел контуры моей ладони, передвинувшись к ее центру, я была зачарована, наблюдая и чувствуя его такие нежные прикосновения.

Его пальцы проскользнули сквозь мои, ладонью к ладони, он потянулся и посадил меня к себе на колени, прикасаясь губами к моему горлу. Я совершенно не слышала, как через несколько минул, прозвенел таймер.

Приготовленный им ужин, был разделен на индивидуальные пакетики из фольги — овощи, запеченный картофель и красный карась. Которого он поймал два дня назад. Франсис орал, как пожарная сирена, пока не получил свою долю последнего.

— Значит ты привык готовить для одного? — Спросила я, когда мы сели за крошечный стол, подвинутый к единственной не занятой стене.

Он кивнул.

— Последние три года или что-то около того. А до этого, готовил для двоих.

— Ты готовил? Не твои мама или папа?

Он прочистил горло, накалывая вилкой кусочек картофеля.

— Моя мать умерла, когда мне было тринадцать. До этого, да, готовила она. После… эм, либо учись готовить, либо живи на тостах и рыбе — что, я боюсь, мой отец и делает, когда меня нет дома, хотя я и пытаюсь его заставить покупать фрукты или что-нибудь из зелени время от времени.

Ох. Его история перекликается с историей Лендона — живет только с отцом, никого больше из родных — должно быть это было не просто. Он также очень рано потерял свою мать, поэтому я не собиралась сейчас поднимать тему его двуличности.

— Мне очень жаль.

Он кивнул, но не продолжил тему.

После еды, он выпустил кота на улицу, вернувшись, взял меня за руку и привел к себе в спальню. Мы легли в центр кровати лицом друг другу и, не говоря ни слова. Его прикосновения были легки, как перышко, проносящееся по моей щеке, двигающееся ниже по моей шее, перед тем, как по одной, расстегнуть все пуговицы на моей белой кофточке. Сняв ее с одного плеча, он прикоснулся к обнаженной коже губами, я закрыла глаза и вздохнула. Когда мои руки забрались к нему под футболку, он сел, и стянул ее через голову, одним резким движением отшвыривая в сторону, и, накрыв меня своим телом, перешел к поцелуям.

Его рот был пылким, губы раскрыли мои и язык ворвался в мой рот. Я была уверена, что почувствовала его трепет, когда сжала место, где были вытатуированы слова поэмы. Он перевернул меня и стянул кофточку со второго плеча, так и, оставив ее, полу снятой, затем он перевел свое внимание на непокрытую кожу над телесного цвета лифчиком, все мое тело стремилось к нему, к его прикосновениям, статистическим электричеством проносящиеся во мне.

Без вопросов или объяснений он остановился у той, очерченной мною в прошлый раз, линии. Наш разговор был ограничен только вот так и Боже и ох. А потом и совсем превратившись только в стоны, вздохи и невнятные звуки, которые можно было интерпретировать только как да, да, да.