— Да я и сам… — начал я ответную фразу, но его дверь уже хлопнула. Я усмехнулся многообещающему началу приятного знакомства, достал с антресоли лампочку и, выйдя на площадку, вкрутил ее взамен перегоревшей. Мне хотелось, чтобы сосед наблюдал за мной в дверной глазок, но он, по всей видимости, решил не доставлять мне подобного удовольствия. За его дверью стояла тишина.
Я позвонил в восьмую квартиру. Дверь открыла Евдокия Ивановна. Она была старше меня лет на пятнадцать. Эта разница казалась мне пропастью. Судя по дружелюбию соседки, пропасти она не замечала.
— Евдокия Ивановна. Вам соседи не мешают? А то вчера опять кто-то часов до одиннадцати стенку сверлил. Это, случайно, не из двенадцатой квартиры?
— Из двенадцатой? — соседка задумалась. — Нет. Я бы услышала. Из двенадцатой — нет. У них ребенок маленький. Это, наверное, из соседнего подъезда. Там на нашем этаже на днях окна пластиковые вставили. Точно они. Ну, что ты будешь делать? Никакого уважения к людям!
— А сосед не беспокоит вас?
— Лешка-то? А чего ему беспокоить-то? Пьет он, наверное. Как въехал сюда год назад, так и пьет.
— Евдокия Ивановна, — удивился я. — Что же я тогда пьяным его никогда не видел?
— И я не видела! Так он аккуратно пьет, — убежденно затараторила соседка. — А ты чего думаешь? Вроде и не работает нигде, и друзья все к нему ходят. И воет он иногда ночами!
— Это как же? — удивился я уже по-настоящему.
— А как пьяные воют, — махнула рукой Евдокия Ивановна. — Я-то знаю. А то еще, бывает, и зубами скрипят!
— Так уж и скрипят?
— Скрипят, будьте уверены! Только про Лешку я врать не буду, Лешкиного скрипа не слышала, но воет точно. То утром, то вечером. Точно спьяну!
— Так может не он это? — предположил я. — Ведь вы сами говорите, друзья к нему ходят?
— Нет, — задумалась Евдокия Ивановна. — Я сталкивалась тут в подъезде, вроде все культурные, чистенькие. Хотя, что они к нему повадились? Какой у них интерес-то?
— Может, он на дому работает?
— На дому-то? — Евдокия Ивановна насторожилась. — Это чего же он делает?
— Как я, например. Книжки пишет.
— Книжки? — Евдокия Ивановна покосилась на мои руки. — Кто же его книжки читать будет? Какой-то он несолидный для книжек-то.
— А если он «несолидные» книжки пишет? Да и книжки не из-за солидности автора читают. Опять же, может быть, он коллекционер? Собирает какие-нибудь древности, марки, наконец? Вот и люди к нему ходят культурные. Он вам мешает?
— Мне? — Евдокия Ивановна опешила.
Разбуженное в ней возмущение непутевым соседом требовало выхода. Она моргала глазами, пытаясь оценить нанесенный ей вред, и злилась еще больше.
— Мне? — переспросила Евдокия Ивановна. — Мне нет. Но ведь должен же быть порядок?!
— О каком порядке вы говорите, Евдокия Ивановна? — поддел я ее на «крючок». — Какой может быть порядок, если у нас дом тридцать лет без капитального ремонта? Порядок надо сначала наводить там! — показал я пальцем в направлении перпендикулярно вверх, отводя, таким образом, поток патриотического негодования от таинственного соседа. Евдокия Ивановна проследила за движением пальца, набрала полную грудь воздуха и тут же разразилась обличительной и гневной речью, собираясь в критическом духе обозреть все последние события, начиная от действий президента и заканчивая безответственностью работников жилищной конторы. «Минут на двадцать», — тоскливо подумал я, проклиная себя за необдуманный выбор информатора.
Работа не шла. Герои не торопились двигаться к назначенному финалу, отмалчивались, либо вели себя неестественно и натужно, вынуждая то и дело рвать распечатанные листки и гонять по экрану текст вверх или вниз. Примета была плохая. Значит, или они задумали выйти из игры, или их подлинная история была гораздо реальнее и интереснее выдуманной мною. В такие минуты стоило оставить персонажей в покое, дать им расслабиться и зажить естественной жизнью. Жаль только, что естественная жизнь побуждала их обходиться без душевных страданий, надуманных испытаний и бесконечных философских рассуждений. Но это я поправлю. Просто они еще не знают, что задумал автор на последующих страницах их истории.
Голова гудела. Кажется, я начинал понимать причины благосклонного отношения ко мне соседки. Я умел слушать. Она уложилась в пятнадцать минут и удалилась, порядком ослабив мой интеллектуальный иммунитет.