Легко (сборник)

Заунывно загудел забравшийся от отчаянья в ухо измученный комар. Зуев опустил ладони в воду и, поймав лоскут холодного зеркала, выпил. Жжение утихло. Он посмотрел на руки, блеснувшие каплями в вечерних просветах между осинами. Что ж, идти надо. Где ж ты, Пашка? Что ж ты так? Что ж ты так с ним? Какая там смерть? Давно он уже умер. Вместе с Пашкой и умер. За день до того письма, в котором Пашка адрес прислать обещал. Умер, когда проснулся ночью в пустой избе от родного голоса, от дикой боли в сердце, от слез, хлынувших по щекам, от пустоты. Тогда он умер. Двадцать лет уже как умер. Просто забыт тут всеми, кроме…

24

Он уже думал, что все. Что боли больше не будет. Что съедет он в пустоту мягко и бесшумно, как скрываются в тумане деревья, когда едешь рано утром на лошади на покос, и солнца еще нет, но ночь уже тает, и деревья, как великаны, бесшумно выныривают и так же бесшумно ныряют обратно в туман распятыми силуэтами. Он думал, что все, когда увидел эти обгорелые листки. Он думал, что все, но сердце ожило и загорелось, как кусок сухого тающего спирта, когда он увидел эти слова на обгорелых обрывках: «У меня все хорошо. В отпуск приехать не получится, но командир зачитал перед строем благодарственное письмо, так что скоро мама будет радоваться, а там уже и недолго…» Что ж ты? Что ж ты? Нашла чем растапливать…

Он замер посередине вдруг показавшегося огромным двора, прижал к лицу обгорелые обрывки, поцеловал их, сложил, спрятал к сердцу и пошел к дому. Как же далеко идти. Какая тяжелая дверь. Навалился всем телом и, едва не упав внутрь, вошел. В доме было светло. Посередине комнаты стоял окруженный горящими поминальными свечами гроб, а в гробу лежала она. Бледное побитое лицо. Сложенные руки. Почти как Катя. Только у нее пятна не от ударов, а от болезни были. Так ей яблочка хотелось!

– Зуев!

Она села, бросила в сторону огарок свечи.

– Тебя только за смертью посылать. Уже и шутки никакие не катят. Где ты лазил? Ты чего меня бросил? Спать собрался? Вот это финиш. Ничего себе праздничек удался, не все гости остались на десерт, но все расползлись по домам за полночь и мертвецки пьяные. Зуев!

Зуев задержал дыхание, повалился на кровать, лег на спину, закрыл глаза, а когда открыл, увидел грязный потолок, шевелящийся от огоньков свечей, и ее тень. Ну вот, вдох. Что ж ты так бьешься, сердце. Тише, тише. Он медленно сунул руку во внутренний карман и нащупал обгорелые листки. Тише, тише. Все хорошо. Я с тобой, Паша. Тише. Я скоро.

– Зуев. Петр Михайлович. Дай денег в долг. Я знаю, у тебя есть. Мне много не надо. Всего лишь долларов пятьдесят. На время. Мне до города добраться только, а там уж как-нибудь. Зуев? Ты слышишь меня, Зуев?

– Слышу, – ответил Зуев, или это ему показалось, что он ответил?

– Зуев! Не молчи. Мне ничего не надо от тебя, только деньги в долг. Вот эти. Вот, видишь? Не молчи, Зуев!

– Катя? Это ты, Катя? Почему у тебя такое грустное лицо? Не молчи, Катя! Прости, что Пашку не уберег! Прости, Катя!

– Зуев! Мне денег.… Не молчи, Зуев! Зуев! Подъем! Подъем, Зуев! Зуев! Подъем!..

1999 г.

Дневник

01

Мы опять не совпали. Я плыву по течению, а ты барахтаешься и пытаешься плыть в обратную сторону. Шум водопада уже близко, а ты все еще надеешься, что я умею летать. Может быть. Даже наверняка. Но еще я умею дышать под водой. И еще я чувствую, что после этого водопада когда-нибудь будет море. Ты продолжаешь кричать мне обидные слова и одновременно вымаливаешь спасение. Неужели ты так ничего и не поняла из прошлой жизни, когда ты была другой женщиной и с другим лицом, но когда все закончилось так же, хотя ты и успела родить мне ребенка? Ты говоришь, что я хочу остаться чистеньким и стараюсь казаться лучше, чем я есть. Интересно, если бы я вел себя иначе, сказала бы ты, что я хочу казаться хуже, чем я есть? Но и это будут только слова. Зачем? Все сгорело. Через пепелище уже пробивается молодая трава. Ты суетишься и топчешь ее. Я жду, когда ты уйдешь сама. Мне плохо, я чувствую себя негодяем. Я обманул твои ожидания. Остановись. Я уже сдался, а ты все еще пытаешься вести маленькую победоносную войну. Войны не будет. На позициях кричат о вредительстве. Подвезенные снаряды не соответствуют калибром орудиям. К тому же приближающийся враг не вызывает никаких эмоций. Ты подходишь и говоришь, что нам надо расстаться. Я вздрагиваю и спрашиваю, не стоит ли попытаться еще? Спрашиваю, зная ответ. Ты уже пыталась. Я беру на поводок нашу несчастную собаку и выхожу на улицу. Пытаюсь заплакать и не могу. О чем плакать, когда передо мной чистая страница, на которой вновь не написано ничего? Я самонадеянно думаю, что ты все еще любишь меня, хотя твой безусловный и неудовлетворенный материнский инстинкт заставляет тебя думать, что ты любишь другого. Слишком много ненависти в твоем голосе, чтобы ты была равнодушной. Ненависть – это любовь со знаком минус. Она попадает мне прямо в сердце. Я начинаю задыхаться, мне больно, а мне еще плыть долго. Ну, уходи же, наконец!